Клопы (сборник)

На лестничной площадке растеклась какая-то жижа; от нее вверх и вниз тянулись следы. Внизу царил еще больший беспорядок. Валялись банки, клочки бумаги, мусор, выметенный из квартир. Над входной дверью свешивались провода от разграбленной сигнализации. Пройдя под ними, я вышел на крыльцо.

В ноздри ударил едкий дым. В синей пелене, сгустившей сумерки, едва просвечивали фонари. Откуда-то слышны были тихие голоса, скрипы.

Засунув руки в карманы, я прошелся под окнами. Кого искать? Зачем? Кто сейчас даст лопату? Лучше выспаться до утра. Решив так, я поднялся обратно на лифте, вошел к себе и упал на диван.

2.

Разбудили меня, однако, звонки. По частоте их я понял: голос. Так и есть. Тип А:

– Говорит «Пионерская зорька»!

– Привет.

– А чего ты хрипишь?

– Только проснулся.

– А сколько у вас времени?

– Полпятого.

– Эх, какая рань!.. Я тебя разбудила…

– Ничего, все равно вставать.

– Ну, расскажи, как вы там живете! Самолеты изобретаете?

– Какие самолеты?

– Ну, как там у вас вообще? Черемуха цветет?

– Нет, наверно… Уже поздно…

– А сирень?

– Не знаю… Тут у нас ее нет поблизости.

– Что ты такие паузы делаешь, ты говори что-нибудь, а то мы опять засоряем космос! Надо что-нибудь важное… Во, слушай! Чуть не забыла! Что такое дольчики?!

– Это такая хреновина, в обтяжку… Вроде штанов… Пестрые…

– Пестрые?..

– Ну да, разноцветные, кубиками…

– А, у меня таких до фига, знаю. Ну ладно, пока, засыпай снова!

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Я положил трубку. И тут же вспомнил, что забыл включить магнитофон. Чертыхнувшись, набрал номер оперативного.

– Это я – Томсон. Сейчас был голос, я запись не сделал.

– Почему?

– Да забыл спросонок.

– Ладно, в журнал запиши. Человека нашел?

– Сам поеду.

– А лопата у тебя есть?

– Три дня назад у них были штатные.

– Хоть черенок возьми.

– Да ну их!.. Они всегда перестраховываются.

– Ну, смотри.

Он положил трубку. Я открыл журнал, сделал запись: «15.08. 4.30. Зв. А. Дольчики». «Когда я это слышу, сердце мое переполняется радостью, почти нестерпимою», – добавил мысленно. Из протокола чьего-то допроса.

Вздохнул, глядя в окно. Сизая дымка тянулась вдоль шоссе на уровне крон сосен, будто еще одна, подвешенная над землей, дорога. Потом посмотрел на часы. Ложиться не было смысла. Захлопнув журнал, я пошарил рукой под диваном и вытащил сапоги. Поднял их за голенища и со стуком уронил на пол. С твердыми, как камень, подошвами. Награда за аврал в июле.

В ванной вспомнил: допрос Жанны д’Арк.

Выходя с полотенцем на голове, бросил взгляд на бамбуковый черенок в углу. Все, что осталось от Баварца…

Было тихо, лишь капли барабанили в ванной. Я взял черенок… И тут же поставил назад: на черный день! Пока не сгорят все казенные, черта с два я его возьму.

3.

«Урал-5Д», как застоявшийся конь, выглядывал из-за сосен. Подойдя сзади к кунгу, я распахнул дверь. Первое, что бросилось в глаза, – груда лопат на полу, с новыми белыми черенками. Хватило бы на целый взвод. Людей же на скамеечке – всего трое. Начальник первого сектора Ярвет, телемеханик Горбунков и какой-то полковник из управления. Он читал книгу и не взглянул на меня.

– Знакомые все лица, – хрипло возвестил Ярвет и, подав руку, помог мне взобраться в кунг.

– Ведущий инженер Томсон, – представился я полковнику.

– Нарышкин, – ответил тот, не поднимая головы.

– Спирт взял? – с усмешкой щуря глаза, спросил меня Ярвет.

– Говорили – дадут, – буркнул я, усаживаясь на скамеечке.

– Будет, – подтвердил полковник.

– А танк будет? – спросил Ярвет.

– И танк будет.

– Добре…

Ярвет сел рядом со мной, расставив широко ноги. Я подумал, как не похож он – коренастый, матерый – на того Юри Ярвета, в честь которого ему дали кличку. В черной футболке и штанах с широкими, на американский манер, подтяжками он смахивал на владельца ранчо.

Впрочем, еще менее телемеханик, азербайджанский еврей с оттопыренными ушами, соответствовал Горбункову. Черт его знает, как дают клички. Под своей фамилией, насколько я помню, ходил только Чур, москвич из «Астрофизики». Да и то, по-моему, настоящая фамилия у него – Чура. Телемеханик, кажется, получил свою за то, что отзывался на «Семен Семеныча». Я давно его знаю: когда-то мы работали вместе над «Кондиционером». Потом разошлись: он бегал к начальству, я таких не люблю. Но – как же изменяет людей Контакт! Второй раз с ним едем, и – по его лицу, по горению черных глаз на этом лице – вижу, что он уже «заразился».

– Ну что? – полковник посмотрел на часы. – 7.15. Ждать больше не будем.

Он пробрался по лопатам к окну в кабину и постучал по стеклу. Взревел мотор. Машина дернулась; дверь захлопнулась с размаху. Переваливаясь с боку на бок, «Урал» выехал на шоссе, развернулся и поехал прямо, подпрыгивая на стыках плит. На полу зазмеились полоски пыли.

Ярвет поднял упавшую книжку; пролистав сзаду наперед, положил на скамью.

– Соляристика зашла в тупик, – сказал он, зевая.

Я взглянул на обложку. Это был второй том собрания сочинений Лема.

4.

Я никогда не разделял иронии по отношению к этому писателю. А к «Солярис» тем более: я ее просто люблю.