Клуб избранных

Жил Апостол почти в самом центре, в неприметном трёхэтажном особнячке, который спрятался за широкими спинами новых многоэтажек. Оградившись от остального мира изящной чугунной оградой и английским газоном, особнячок напоминал посольство маленького, но дружелюбного государства, и весело поблёскивал на солнце свежевымытыми окнами. Однако попасть во владения Апостола человеку с улицы было непросто: во дворе колдовал над зелёным газоном не старый и крепкий на вид татарин в узорчатой тюбетейке, который каждого посетителя встречал и провожал внимательным взглядом, а в парадном находилась бдительная консьержка.

Всё это великолепие как-то не вязалось с потёртым видом Апостола.

– Вы так шикарно устроились, а выглядите, как управдом на пенсии, – не утруждая себя политесом, заявил Кошель хозяину, после того, как переступил порог его пятикомнатной квартиры на третьем этаже.

– Это хорошо, что ты меня так воспринимаешь! – усмехнулся Апостол, препровождая гостя в ванную комнату.

– Почему? – искренне удивился Гордей, которому Апостол вежливо предложил вымыть руки и лицо.

– Значит, и остальные так думают. Понимаешь, мальчик, революционный лозунг «Всё отобрать и поделить!» со временем потерял вторую социальную составляющую, поэтому среди людей моего круга, многие из которых являются не только уважаемыми гражданами, но и весьма состоятельными людьми, выставлять достаток на показ не принято. В Советской России это, знаете ли, небезопасно!

Свой достаток Апостол хранил надёжно: на окнах установлены узорчатые стальные решётки, филигранное исполнение которых внушало посторонним обманчивую мысль, что установлены они исключительно в декоративных целях. Массивные двустворчатые входные двери изнутри усилены металлическими накладками и запирались на тяжёлый засов, а также на несколько замков с секретами.

В тот вечер они долго беседовали, пили зелёный чай с рахат-лукумом и засахаренными финиками. Завернувшись в пёстрый узбекский халат и шумно прихлёбывая горячий чай из расписной пиалы, Апостол скорее напоминал доброго старика Хоттабыча, чем умудрённого житейскими невзгодами прожжённого дельца.

– В основной своей массе антиквариат стоит очень дорого, – поучал Апостол. – Это побуждает людей несведущих, но жадных, пытаться всучить нам, антикварам, поддельные картины, фальшивые монеты, а также другие милые, но бесполезные мелочи, выдавая их за творение великих мастеров. В поисках одной-единственной жемчужины мы вынуждены ковыряться в навозе блошиных рынков и общаться со спекулянтами, но поверьте, юноша – оно того стоит! «Omnia praeclara rara»! – возвышенно произнёс Апостол.

– Чего? – не понял Гордей.

– Это латынь, юноша. – терпеливо пояснял Апостол. – В переводе звучит: «Всё прекрасное редко»!

На прощанье Апостол вручил ему несколько книг по истории искусства и строго-настрого приказал прочитать их вдумчиво, а лучше несколько раз.

– С первого раза ты ничего не поймёшь, но пусть тебя это не пугает. Всё, что не понял, записывай в блокнот, я тебе потом поясню. Будешь приходить ко мне вечером по пятницам. В это время мои клиенты, как правило, отдыхают в модных ресторанах, или утопают в кружевах своих любовниц. Я же готов целиком посвятить это время тебе.

Апостол был человеком по-своему счастливым, но одиноким, поэтому быстро привязался к любознательному юноше, который в любое время суток смотрел на него влюблённым взглядом. Пройдёт много лет, и Гордей станет таким же, как Апостол, известным специалистом по антиквариату, и таким же одиноким. После смерти Апостола он с удивлением узнал, что пяти-комнатную квартиру и большую часть всех коллекций наставник завещал ему.

Вступив в права наследника, Гордей переехал из пропахшей жареной рыбой и керосином коммуналки в неприметный особняк с ухоженным английским газоном и изящной чугунной оградой. После переезда Гордей с удовлетворением отметил, что стал состоятельным человеком. Состоятельным и одиноким. Его семья навсегда осталась в старой коммуналке и никогда не переступала порога его шикарной квартиры. Родители и две младших сестры сначала ждали, что Гордей позовёт их к себе, но время шло, а счастливый обладатель новой жилплощади молчал. Со временем молчание переросло в отчуждение: родители умерли, сёстры позабыли неблагодарного брата, и вышли замуж.

Гордей ни о чём не жалел. Его пугала мысль, что в его уютный, тонкий, понятный только ему одному мир, ворвутся ставшими ему чужими люди с мелкими ежедневными и суетными заботами, пошлыми рассуждениями о жизни, детским плачем и пьяными дебошами. Это Гордей уже видел, и оно осталось где-то там, за чугунной оградой и толстыми стенами особняка. Кошель жил своей жизнью: радовался, когда доводилось обнаружить и завладеть раритетом, огорчался, когда редкая вещь уходила другому коллекционеру или оказывалась не такой уж ценной, а то и просто подделкой.