Клуб избранных

Генрих помнил рассказ деда, Алексея Дмитриевича, о том, как душной июньской ночью лихие сотрудники НКВД вытащили прадеда из постели и, объявив немецким шпионом, увезли в Бутырскую тюрьму. Его жена Елена Андреевна Кох, столбовая дворянка, знавшая пять иностранных языков и по этой причине допущенная работать в один из отделов тогда ещё нераспущенного Коминтерна, написала Сталину письмо. Благодаря дальнему родственнику по материнской линии, который работал в секретариате вождя, письмо дошло до адресата. Это был тот редкий случай, когда Сталин лично вмешался, и судьба прадеда была решена одним телефонным звонком. Возможно, Сталин вспомнил Царицынский фронт и толкового военспеца, который по старорежимной привычке регулярно отдавал ему честь и уважительно величал Иосифом Виссарионовичем, или его позабавили выражения «милостивый сударь» и «покорнейше прошу», от которых прабабка так и не смогла избавиться до конца своей жизни, и которые в изобилии встречались в тексте письма.

Так или иначе, но утро 22 июня 1941 года Дмитрий Иванович в звании полковника встретил в Белоруссии, где и погиб, выводя остатки своего полка из окружения.

Однажды, в детстве, Гена Кох вернулся домой из кинотеатра возбуждённый. В тот день он впервые посмотрел фильм «Живые и мёртвые».

– Ну, что, видел прадеда? – грустно улыбнувшись, спросила проживавшая с ними в старой питерской квартире бабушка Лиза.

– Какого прадеда? – не понял он.

– Как какого? Серпилина! Это и есть твой прадед. Дмитрий Иванович был прообразом Серпилина, это я доподлинно знаю. Мы тогда в Москве жили, я совсем девчонкой была, но помню, как автор романа к нам в гости захаживал. Красивый мужчина был, видимо, дамский угодник. Вот он всё с Алексеем Дмитриевичем, отцом моим, водочку попивал, да про Дмитрия Ивановича выспрашивал. Правда, в книжке своей он кое-что поменял, оно и понятно: нельзя было тогда писать, что прадед наш на верность Николаю II присягал и много лет верой и правдой ему служил. Да и в фильме Серпилин на Дмитрия Ивановича не похож. Прадед твой – орёл был, профиль такой, что хоть на монетах чекань! А то, что он с немцем воевал, и в белорусских лесах сгинул, то истинная, правда. Настоящий русский офицер был! Царствие ему небесное!

Вспоминая старые семейные предания, Кох продолжал перебирать содержимое ларца, пока на самом дне не обнаружил тетрадь в сафьяновом переплёте и продолговатый кожаный футляр. В футляре хранился именной Указ государя императора Александра III, коим купцу первой гильдии И.А.Коху было пожаловано дворянское звание. О том, что он происходил из дворянского рода, Кох знал.

Когда ему исполнилось шестнадцать лет, мать и бабушка под большим секретом поведали ему, что он не просто молодой человек, имеющий ленинградскую прописку – он наследник дворянского рода!

– Придёт время, и вновь воссияют на скрижалях истории фамилии старинные, дворянские! Возродится дворянство российское, а с ним и самодержавие! – страшным шёпотом вещала бабка Елизавета, потрясая скрюченным от старости пальцем.

С годами Гена Кох понял, что все его родственники по политическим убеждениям являлись ярыми монархистами, хотя некоторым это не мешало делать карьеру в государстве рабочих и крестьян, активно сотрудничая с Властью.

Тетрадь в сафьяновом переплёте оказалась не чем иным, как дневником его деда, Алексея Дмитриевича Коха, который тот вёл с большими перерывами. Предпоследняя запись, сделанная дедом, напоминала отрывок из автобиографической повести. Видимо, сказалось близкое знакомство с известным советским писателем.

Генрих Вольфович расчистил на столе место от бумаг, положил перед собой сафьяновую тетрадь и углубился в чтение.

Глава 2

Из записок А.Д. Коха

«Предок наш, Иоганн Кох, был родом из богатого торгового города Лейпцига. Был он третьим ребёнком в семье уважаемого гражданина, преподавателя математики городской гимназии Вальтера Коха. Семья жила честно, но небогато, поэтому по достижению шестнадцати лет Иоганн, получив родительское благословение и пятьдесят талеров в придачу, сел на торговое судно и отплыл в таинственную заснеженную Россию. В веке осьмнадцатом Россия нуждалась в просвещённых юношах, поэтому, прибыв в Санкт-Петербург, Иоганн легко разыскал своих земляков, коих в Петербурге было к тому времени не меньше, чем в Лейпциге.