Клуб, которого не было

– Будут люди, которых мы не видели до и не увидим после, – загадочно изрекла менеджер Катя. – Одинокие женщины. Командировочные.

Мечта всей жизни – встретить Новый год с командировочными и одинокими женщинами. «Ирония судьбы» на дому. Судя по ценам, которые Катя играючи зашила в стоимость ужина, хорошо живут командировочные и одинокие женщины.

Сижу в гримерке, дискутирую со свиньями.

Трогать только никого не надо, – прошу. – Я вот терпеть не могу, когда меня за рукав тянут или по спине хлопают. Ну и вы же не первый раз: если сидят двое – друг на друга не налюбуются, не надо их атаковать.

Свиньи понимающе кивают. Украшенные пятачками студенты ГИТИСа, без которых не обходится, кажется, ни одна корпоративная вечеринка в Москве, предложили два сценария: «Три сестры» и «свинский» новый год. Что «Трех сестер» в этом клубе кто-то, кроме Игоря с Олейниковым, читал, я не уверен – «Сестры» попали под запрет сразу. Со свиньями пришлось смириться: год Свиньи, и времени переписывать сценарий нет. Договорились строго-настрого, что никаких конкурсов не будет и на сцену (там у нас Brazzaville) свиньи ни ногой.

Студенты понимающе, чуть обиженно кивают: не первый день замужем, корпоратив – через день, и не из Иркутского же театрального. Так это у вас корпоратив, а нам надо и огромный пустой клуб оживить, и в «елочка, гори!» не скатиться. И не хочу я совсем корпоратива.

Свинья Аня первой выбегает из гримерки, бросается ко входу и обнимает перепуганную учительницу в нарядном платье:

– Женщина, у вас нет помады? У меня колготки порвались! А тут Новый год!

Свинья Дима протягивает руку озадаченному усачу при галстуке:

– Геннадий! Оч-чень приятно!

Свиньи были правы, и Катя была права: на Новый год приходят другие люди. Не те обладательницы тигровых кофточек и поддельного DG, которых заворачивает наш человеколюбивый фейсконтроль. Не те ночные жители, что с порога тихо и решительно спрашивают: «Хельга играет? Анрилов? ОК, тогда идем». Не те меломаны с именем артиста в глазах, будто набранным бегущей строкой, – кроме концерта, им ничего здесь не нужно. Пришли взрослые, 30+, прилично одетые, чуть стеснительные – в клубы они, сразу видно, не ходят. Вот на Новый год можно учудить. По этой же логике я прыгаю с моста или езжу на сафари – не входят прыжки с моста в круг моих любимых дел, но раз занесло в Новую Зеландию, туристу любое чудачество простительно. Новый год в клубе – туристическое мероприятие.

Даже Дэвид Браун, что объездил всю страну с легкой руки критика Семеляка, пропевшего ему не одну живительную оду, – тенью бродит за мной по клубу и интересуется:

– А что вы будете делать, когда наступит Новый год? Браун не пьет, не пью и я – но мне присматривать за свиньями, духовым оркестром и безбожно опаздывающими диджеями. А ему просто скучно. Свиньям, похоже, тоже – они пытаются в обнимку замотаться в ковер на полу. Учительницы за столиком у окна в ужасе.

С другой стороны к учительскому столику подкрадывается духовой оркестр и вжаривает «Jingle Bells». От неожиданности вилки падают на стол.

– Гриша! – кричит в ухо менеджер Катя, – давай мы уберем свиней и включим Путина. На свиней гости жалуются. А Путин сейчас начнет.

Вытаскиваю Brazzaville из гримерки: вечно расслабленный калифорнийско-испанский оркестрик покорно хватает по бокалу «хенкеля» и таращится на большую говорящую голову президента. Под бой курантов бармены (им тоже пить нельзя) взрывают с десяток хлопушек каждый. Brazzaville, не дожидаясь пожарной сигнализации, перемещается на сцену.

И бывший саксофонист Бека поет учительницам про звезду по имени Солнце, про маму, с которой не ладил и которая теперь там, высоко, и учительницы довольны: песня известная, и не споет ли еще чего из Гребенщикова теперь. А критик Семеляк сидит на сабвуфере у сцены, закрыв глаза, качает головой в такт. Учительницы с Се-меляка глаз не сводят. Колоритный мужчина, даром что без усов.

Давайте-ка я буду считать, что Новый год мы пока еще не встретили. Подожду, пока друзья из дома подтянутся. А то ведь как встретишь – так потом целый год жить.

***

Снега на Новый год нет совсем, в первый раз в Москве. Шпарит низко посаженное солнце, яркий свет пересекает Тверскую с юга на север, жжет доспехи Долгорукого. Брауна с Семеляком я нахожу в жутковатом шалмане на Новом Арбате.

Грегори, – сипит Браун. – Я потерял голос. Мне нужен укол кортизона.

Чудесные новости. Концерт через четыре часа. Пока я соображаю, у кого 1 января можно достать кортизон (на аптеку надежды нет), подруга Семеляка дозванивается певице Butch. Певица обещает перезвонить, действительно через двадцать минут сообщает, что кортизон на сегодня недоступен, но есть прекрасный план «В» – оливковое масло. Надо набрать в шприц, без иголки, и стрелять на заднюю стенку горла.

Брауну такой перевод не нравится.