Клуб, которого не было

– Вот это правильно! Объявление на русском перед концертом, – Жан-Эрве жует жареную картошку, – должно быть пугающим. В меру, так, чтобы люди не ушли. Предупреждаем о рисках, которые вы принимаете, посещая концерт Faust. Напоминаем, что смотреть на сварочные работы опасно для здоровья. Напоминаем, что находиться вблизи от рабочего места скульптора опасно для лиц, страдающих астмой.

Больше всех испуган пока главный инженер Александр Михайлович. Он обложил весь зал по периметру мокрыми тряпками – со сварщиком, скульптором и пыльной бетономешалкой тряпки сочетаются прекрасно.

Сотрудники немецкого Гёте-центра (спасибо, Нико, ты положил начало нашей дружбе!) бродят между столом скульптора, бетономешалкой и тряпками, одобрительно качают головами. Убедительная инсталляция получилась у главного инженера и отцов краут-рока.

Перон взлохмачивает волосы (так на моей памяти делала Алла Пугачева, с той разницей, что у нее не было бороды) и показывает из-за сцены указательный палец: минутная готовность.

Объявление.

– Дамы и господа! Предупреждаем о рисках, которые вы принимаете, посещая концерт Faust…

Грузный Заппи забирается на подиум, усаживается за барабанную установку. Приглашенная звезда Джеральдин Суэйн, украшение группы Gallon Drunk, выдувает на дудочке нежное в ля-миноре. Перон-Пугачева вылетает на сцену с твердым намерением что-нибудь порушить. Раскручивает бетономешалку – та продолжает по инерции крутиться с макабрическим грохотом. Шарахает о железный лист – у меня закладывает уши. Толкает с разбегу Джеральдин. Хватает гитару, пробегает несколько минут мрачнейших пассажей – я силюсь заглянуть в сет-лист и ничего не вижу: сцену заволокла пыль из бетономешалки.

Безумный профессор – беспроигрышное амплуа. По убедительности идет где-то после роковой блондинки, соседа по лестничной клетке и детсадовца-засранца. Когда я пережил интервью с Kraftwerk, надолго впечаталось в память ощущение от разговора со стиральной машиной:

«Я стиральная машина. Я стираю. Выберите программу. Извините, вопрос не понят». Отцы были полностью погружены в свой мир, и у меня так и не хватило наглости поинтересоваться, что они там полтора часа смотрят на лэптопе во время шоу: биржевые сводки? фото японских школьниц? У Перона одержимость иного свойства – он влюблен в свою атрибутику, он, бесспорно, безумен – но, в отличие от Kraftwerk, прекрасно о своем безумии осведомлен: его и продает в неизменных толстых очках и красном пиджаке.

Я показал ему в офисе детский велосипед с гудком, оставшийся от Nurse With Wound (надо наконец отправить его в детдом), Перон посмотрел внимательно, но интереса не выказал, не его фетиш. Вот бетономешалка – это да, из нашего детства вещь, давай-ка завтра с утра съездим на эту вашу русскую стройку, посмотрим, что еще там у них есть! Съездим, конечно, Жан-Эрве, если не сгорим.

Перон хлопает в ладоши. Это значит – выход главного инженера со сварочным аппаратом. Инженер Михалыч, в маске, невозмутим, как Чикатило, вытаскивает из-под сцены железный стол. Прикладывает друг к другу две железяки.

Бж-ж-жззз!

Искры летят в толпу, в грудь первому ряду.

Первый ряд не верит. Назад отступает медленно, в прострации, толкая второй ряд. Третьему и четвертому интересно – что там. Их охотно пропускают вперед. Получив свой ворох искр, они тоже начинают отступать. Вокруг сварщика медленно ширится полоса отчуждения. Охранники ревниво стряхивают искры с пиджаков.

На лицах у всех одно: этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Ловлю под кустистой бородой Жана-Эрве довольную улыбку.

Я едва ли запомню, о чем был этот концерт. Для меня концерт был о том, что мой стокгольмский коллега-промоутер назавтра был бы кандидатом в тюрьму. А мы завтра поедем гулять на стройку.

– Олеся, все кончилось, спокойно! Садишься вот сюда и пьешь этот стакан залпом.

Валерьянки я ей в спешке полпузырька туда влил.

Олеся влетела в офис в пятом часу утра, глаза навыкате, дышит как скаковая лошадь, слезы по щекам – безмолвно. Пока Алек Эмпайр уходил со сцены и махал рукой населению, накачавшийся товарищ на ВИП-балконе встал на перила и с шести метров приготовился сигануть в толпу. Это чудо, что Олеся мимо за заказом бежала. Схватила его за куртку со всей силы и дернула назад. Эмпайр на сцене ничего и не заметил.

Интересно, почему охрана заметила, уже когда клиент на балконе лежал?

Ну ничего, спокойно, ты посиди десять минут, приди в себя.

Я не я буду, если она завтра же премию не получит. Реанимация была бы с гарантией, если не хуже.

А на прошлой неделе, рассказывал Женя Малыш, на гей-вечеринке поссорились трансвестит Карина и официант Кристина. Трансвестит разбил(а) бутылку и пытал(ась)ся атаковать официанта розочкой. Хорошо, официант(ка) убежал (а). Или стоп: это официант у нас – Карина, а трансвестит, выходит, Кристина. Не знаешь, куда бежать из этого клуба – то ли в Склиф, то ли в Кащенко.

– Ладно, не первый – не последний. – Олеся тяжело вздыхает и уползает работать.

Никуда не бежать, все как обычно. На чем я там остановился в почте: