Клуб любителей диафильмов

Мы с Людкой заходили последними. Мы уже стояли на ступеньке трамвая. И тут это случилось. Вдруг. Мы ни о чем таком заранее не договаривались. Когда двери начали закрываться, мы переглянулись и спрыгнули на асфальт. Трамвай зазвонил и тронулся с места. Мы с Людкой стояли, растерянные. На остановке, кроме нас, никого не было. Нас тоже на ней не должно было быть. Не в эту минуту. Случившееся было нарушением порядка вещей, и было ясно, что теперь в действие вступают какие‑то другие законы. А потом мы увидели мальчика из нашего класса. Он опоздал и торопился к остановке: «Эй, подождите! — крикнул он нам, — где все? Я с вами!». И мы побежали от него. Он нам не нужен был с нами. Нам никто не был нужен. Мы как будто оказались внутри огромного шара, наполненного разряженным воздухом. Внутри шара было весело и тревожно. И казалось, что все, находящееся в нем: все эти голые деревья, дома со свисавшими с крыш сосульками, проезжавшие мимо трамваи — все это кричало нам, сообщало, нашептывало: «Вы свободны! Вам нельзя здесь находиться!»

Мы добежали до Зеленого проспекта и остановились, купить мороженое. Я выбрала «Эскимо», а Людка — в вафельном стаканчике.

— А ничего, что ты мороженое ешь? У тебя же грипп был? — спросила Людка.

— А у тебя крепление на лыже сломалось! — ответила я, и мы захохотали.

И тут я сказала: «Слушай, а поехали на Птичий рынок. Рыбок посмотрим».

И мы поехали.

Ехать нужно было долго — на двух троллейбусах. Похолодало, выглянувшее с утра солнце снова скрылось за тучами. Мы очень долго ждали на пересадке, и я даже предложила вернуться домой. Но Людка ничего не ответила. И мы поехали дальше. Я знала дорогу. Мы с сестрой там пару раз бывали. Но на сам рынок мы не заходили — покупали корм в зоомагазине в прилегавшем к рынку переулке, и уезжали.

— Там очень красивые рыбки, — рассказывала я Людке, — Я, правда, сама не видела, но, говорят, что такого выбора как там, нигде в Москве больше нет.

Наконец, троллейбус добрался до нужной остановки, и мы вышли.

Такого количества рыбок, как там, и вправду нигде больше не было. Гупии, сомики, карпы, боции, телескопы, золотые рыбки, меченосцы, еще десятки неизвестных мне рыб самых возможных форм и оттенков. Казалось, они впитали в себя все краски этого пасмурного дня, забрали их, оставив улицам серое и коричневое. От них не хотелось отворачиваться. Никогда.

— Девочки, ну что, покупаем что‑нибудь? — послышался голос продавца — а то вы мне только зря товар загораживаете.

И мы пошли дальше. Толпа образовывала воронку, выбирать маршрут не оставалось возможности. И через пару минут мы оказались в самом центре этой толпы, в центре воронки.

— Котята! кому котят? Персидские, сиамские, на выбор!

Звери казались игрушечными. Но взять их на руки не хотелось. Хотелось убежать отсюда, не видеть, сесть в троллейбус, оставить позади этих людей, все эти звуки — щебет, мяуканье, собачий визг.

— Девочки, щеночек нужен?

Это была изнанка, изнанка того, что происходило в домах, в десятках тысяч домов, а может быть — в миллионах. Там жили любимцы, они спали на ковриках или на хозяйских кроватях, им давали прозвища, рассказывали о них гостям смешные истории, а летом — брали с собой на дачу.

А здесь, в этой воронке, все начиналось; здесь определялось, у кого какая судьба; здесь все были безымянными.

Я почувствовала стыд. Я не могла там больше оставаться. Но и уйти я была не в силах. И я знала, была уверена, что с Людкой происходит то же самое.

И вдруг мы услышали, что к нам обращаются:

— Девочки, купите кошечку. Я давно на вас смотрю. Вот, чувствую, что вы мне поможете.

Мы остановились. Перед нами стояла женщина, средних лет, в старом шерстяном пальто и вязаной шапке. Ее щеки покрывала сеточка из фиолетовых прожилок. Верхние пуговицы пальто были расстегнуты, и из‑за пазухи выглядывала кошачья голова.

— Купите у меня кошку, — продолжила она, — не пропадать же ей. Я дома ее не могу оставить. У дочки астма началась. Уже два часа тут стою, никто покупать не хочет

— Понимаете, — я попыталась объясниться, — мы вашу кошку купить никак не можем. У меня уже есть собака и рыбки. Кошка будет на них охотиться, и с собакой они тоже не уживутся. А у Люды никого нет, но ей мама и не разрешает никого заводить. Да и денег у нас с собой — полтора рубля, на вашу кошку — точно не хватит.

У меня с собой был рубль — я копила на солдатиков, в «Детском мире», а у Людки — пятьдесят копеек. Она мне это сказала, когда мы мороженое покупали.

А Людка стояла рядом и молчала. А потом вдруг сказала: «Ничего, мама мне разрешит. Давайте сюда вашу кошку. Но денег у нас и вправду мало».

— Девочки, как же вы меня выручили! — засуетилась женщина, — берите! Хорошая кошечка, ласковая. А денег мне как раз рубль и дайте — чтоб прижилась. Это примета такая. А остальное — на дорогу оставьте. Вы, ведь, далеко живете? — она вдруг посмотрела на нас с подозрением.