– Это не то, что вы думаете, – повторил он, и на этот раз в его голосе мне послышалась не тревога, а усталость и даже, странным образом, облегчение. Он взглянул на часы, на стене, над окном – круглый белый циферблат с черными римскими цифрами – и сказал: «Последний вапоретто отплыл двадцать минут назад, а переулками здесь в такой темноте лучше не ходить – того и гляди в воду свалитесь. Ладно, раз уж пришли, оставайтесь. Я все равно спать ложиться не собираюсь».
Это «в воду свалитесь» меня, надо сказать, несколько задело. Что я, ребенок, что ли, или совсем уж пьяница? Воду от твердой почвы я пока что в состоянии отличить, даже при слабом освещении. А потом я вспомнил, как плыл сюда на вапоретто; в этот час он был пустым, только на другом конце пассажирской кабины спал какой-то человек, запрокинув голову и сжимая в кулаке скрученный галстук. Я пытался следить за маршрутом, но стекло было покрыто каплями дождя, сквозь них можно было разглядеть лишь светящиеся квадраты окон на набережной, да матовые шары фонарей, установленных по фарватеру, как будто не в кабине водного трамвайчика сидишь, а в коробке с прошлогодними елочными игрушками. Я почувствовал, что меня клонит ко сну, а засыпать мне никак нельзя было. И тут я заметил, что на соседнем сиденье лежит мятый листок бумаги, видимо – страница из какого-то глянцевого журнала. Я взял его, машинально, развернул и прочитал:
Я тогда еще подумал, что за странные вещи они тут пишут в своих журналах. А теперь и этот человек говорит: «в воду свалитесь». Как нарочно. И я представил себе свой путь в гостиницу, эти улочки, которые будут упираться в стены домов, нетерпеливо их огибать, резко сворачивать к мостам, отклоняться в стороны темными желобами, ограничивать поле зрения несколькими метрами. Я представил себе это свое возвращение и медленную воду в каналах, которая, ночью, кажется, совсем перестает двигаться, и мне стало зябко, я вдруг понял, насколько я устал за этот вечер. И я решил остаться. Раз он сам меня пригласил. И я шагнул в комнату.