Клуб любителей диафильмов (сборник)

Он поднял голову: Иосиф был уже у дальней стены. В ней образовалась брешь, воронка, Иосиф шагнул туда.

Бенцион проснулся. В первые секунды ему казалось, что воронка находится у него в груди. Он лежал в кровати, пытаясь восстановить дыхание.

Летом он уволился с работы и поступил в часовое училище. Студентов было немного. Они сидели по одному за длинными столами с отметинами чернил, клея, перьев, перочинных ножей. Уличный свет проникал в классную комнату сквозь закрашенные белой краской арочные окна за их спинами и смешивался со светом электрических ламп. Приладив к глазу лупу, Бенцион рассматривал ходовые колеса, роторы, балансы и турбийоны. Он касался их тончайшими отвертками. Он мог разобрать любой механизм, деталь за деталью, а потом восстановить его так, что хронометр не менял точность хода. Окончив училище, он стал работать в часовой мастерской. Это была небольшая комната, можно сказать – каморка, с полукруглым окном, выходящим в один из переулков. Раньше там была вывеска, но потом она, видимо, куда-то делась. Как раз тогда механические часы стали выходить из моды. К Бенциону приходили старики и старухи в истертых каракулевых шубах, смотрели на него, кто требовательно, кто доверчиво, протягивали ему часы с пожелтевшими циферблатами, с крошащимися ремешками, с посеревшими трещинами в толстых стеклах. Бенцион находил на верстаке среди разобранных разновеликих корпусов и лежащих вперемешку шестеренок подходящие детали. Чаще всего ему удавалось починить часы, запустить остановившийся механизм. Наутро старики возвращались, принимали у него часы, заворачивали их в тряпочки из фетра, прятали в сумочки или в нагрудные карманы. Он слышал в переулке звук удаляющихся шагов – поспешных, слишком быстрых для таких старых людей, так ему казалось.

Так шли годы. Дом, в котором работал Бенцион, снесли. Сам он вышел на пенсию. Теперь стены его однокомнатной квартиры были увешаны чертежами. Бумага была сероватой; линии на ней казались расплывшимися – как будто их несколько раз стирали ластиком, а затем наносили заново. Вдоль одной из стен тянулся верстак с инструментами, которые он принес из закрывшейся мастерской. Бенцион вставал рано утром, еще до восхода солнца, и садился за работу – взвешивал, выпиливал, шлифовал. Ближе к вечеру он спускался к Иосифу, в голубятню. Листы жести, которыми она была обита, давно уже покрылись ржавчиной, были пористыми и шершавыми. С расслаивавшихся листов фанеры полностью сошла краска. С подветренной стороны голубятню теперь подпирали деревянные балки. Внутри, на первом этаже, стояли все те же кресла. Рисунок на их спинках теперь было не различить. Иосиф заваривал чай – очень крепкий. Он был почти черного цвета. В фаянсовых чашках – Бенциона и Иосифа – отражалась свисавшая с потолка лампочка.

Каждый месяц Иосиф отправлял с почтовой птицей приветственное послание капитану одного из кораблей, плывущих к ним из нейтральных вод – теплоходов, крейсеров, сухогрузов, но лайнеров, конечно, лучше; на ее усмотрение. Все его птицы теперь были окольцованы – Иосиф использовал кольца и шестеренки, не понадобившиеся Бенциону. Те из них, что были из легкого металла. Он говорил, что моряки отвечают ему – кормят почтовую птицу и отправляют ее назад, с привязанной к лапке запиской.

* * *