Клуб маньяков

Классно было быть старшим научным сотрудником солидного московского института! Это вещь! Занимался любимым и хорошо знакомым делом. Полной свободой пользовался, триста пятьдесят рублей получал. И еще Газ-66 на четыре месяца с премиленькими лаборанткой и поварихой... Ездил по всему Союзу. В Приморье ездил изучать оловорудные месторождения. И за красной рыбой... В Среднюю Азию – обосновывать прогнозы. И фруктов-дынек вволю поесть. На Каспий – заверять результаты дешифрирования космических снимков. И за черной икрой. Статьи писал, книги, отчеты. Докторская диссертация была не за горой, профессорство с молоденькими, понятливыми аспирантками и студентками... Поездки за рубеж на конференции и за тряпками...

И все это съел недоношенный российский капитализм. И оставил меня с разбитым корытом, никому не нужными степенями, званиями и публикациями. И зарплатой, которой едва хватает на бормотуху, ножки Буша и билетных контролеров.

Нет, на волю, к тетке, в глушь, в Саратов! В Приморье, на самый край земли. Хотя сейчас там дожди, надо в июле ехать. Чтобы без природных помех зимовье отремонтировать. К черту маньяков. Да здравствуют радушные тигры, свежий воздух, здоровые инстинкты и телевизионное воздержание! Да здравствует китаянка Мяу-Мяу! Да здравствует то, что нужно человеку, чтобы сохранить крышу!»

Зазвонил телефон. Звонила мать. Плачущим голосом сказала, что в Армавире убили ее племянника Руслана. Продал машину, полученную в качестве зарплаты, на рынке и напоролся по дороге домой на нож. Нашли через неделю в пруду. Разложившегося. Еле опознали.

...Я не знал совсем этого Руслана. Видел однажды пятилетним мальчиком. Сам семилетний. Говорили, что он такой же, как и я. Мотался туда-сюда по Союзу, жен менял. Если и меня зарежут, мать не выдержит. Надо бежать. Скажу ей, что во Владивостоке работу предложили. Один знакомый из крупной фирмы. Мамулю задевает, что я – никто. Шипучий аспирин не продаю, акциями не спекулирую, пирамид не строю. Хочет, чтобы у меня был шестисотый «Мерседес».

...Смешно. У меня – «Мерседес». Не будет у меня «Мерседеса». У меня будет прогнившее зимовье, табак самосад и жареный хариус на ужин. «С меня довольно! Я добровольно», – как пел Высоцкий. А они пусть живут своей сумасшедшей жизнью.

...Дочку жалко. Тоже сделают пламенной потребительницей «Орбит» без сахара, подкладок с крылышками и кефира «Данон». Но выхода у нее нет. Одна альтернатива. Или в зимовье, или в «Мерседес». И она выберет «Мерседес». Потом групповой секс, потом наркотики, потом пустота без всякой альтернативы... Нет, еще можно стать не пьющей и не колющейся маньячкой... Как мать...

...Нет, я все-таки неудачник. И философия у меня соответствующая. А что делать? Когда сидишь в заднице, все неприятно пахнет... И все видно, как из маленькой дырочки...

...Однако, надо решать, что делать с этим пока неудачливым киллером. Пока неудачливым. Я его видел и теперь он постарается разделаться со мной любыми способами... Наверняка утром будет ждать... Где? Конечно, опять в посадках, то есть в лесополосе. Проследит, в какой вагон я сяду, и пырнет в толпе... Нет, сам он не полезет. Покажет напарнику и тот разделается со мной в толчее на перроне... Чик-чик и готово. Видел недавно такого. Стоял у первого вагона. Как бы арбуз у живота держал. А вместо арбуза – вывалившиеся внутренности. Люди выходят, к переходу спешат, а он стоит, как ни в чем не бывало. Стоит и любуется тем, что у него внутри было.

...Что же делать? Выход один... Оторвать свой зад от дивана, часиков в шесть, нет, лучше в пять часов утра, и залечь в лесополосе. Чуть подальше от дома, недалеко от станции. И словить гада, когда он придет в засаду на меня садиться. Мужик он крепкий, но инициатива будет на моей стороне.

...А если их будет двое? Ночь придется не спать... Придется обрез пилить из шестнадцатого калибра Вериного дедушки.

...Дожил. На рубеже веков обрез пилить. Как добропорядочный, но жутко обозленный кулак эпохи коллективизации... Но в этом, наверное, что-то есть... Ночью, на чердаке, таясь, пилить вороненый ствол... Осторожно пилить, чтобы не разбудить мирно спящую жену-маньячку. Представлять, как где-то на далеком тюремном острове пожизненный заключенный перепиливает прут решетки. Тихо-тихо, чтобы не услышал заснувший после стакана стражник... Черт, какая гамма чувств, какая колористика... Нет, этого нельзя упустить. Это надо испытать.

Самым сложным было достать ружье. Оно, завернутое в старое платье Светланы Анатольевны, хранилось в спальной, в самой глубине платяного шкафа. Мне пришлось поволноваться: скрип дверки мог разбудить спящую супругу.