– Ах, нормальными?! – завелась Анастасия. – Нормальными? Нормально, когда теряешь ребенка? Когда осознаешь, что в тебе зреет новая жизнь, чувствуешь ее, радуешься каждому моменту – и понимаешь, что не сможешь доносить ребенка. Никогда не сможешь! Потому что ты пустоцвет! И все напрасно. И раз за разом, надежда за надеждой… и каждый раз рвет тебя на части! Это нормально?!
Она шагнула ко мне еще ближе.
– Прекрати истерику! – рыкнул Валентин, но опоздал.
Настя резко схватила меня за руку и дернула на себя. Что она хотела сделать, что бы сделала я в ответ, как бы поступил Валентин – все осталось неизвестным.
Потому что стоило ей коснуться моей кожи, как между нами волной поднялась
Это было почти как с Кларой, только ярче, резче, острее… Меня подхватило и понесло.
А я держалась на гребне волны.
Сейчас я
И было так интересно…
Ближе всего ко мне стояла Анастасия.
И она же была интереснее всех.
Беременность, которая вовсе не красила ее в человеческом облике, обернулась внезапно яркой вспышкой в ее ауре. Голубой, белый, золотой тона. Яркое сияние вокруг живота. И – любовь, смешанная с отчаянием так, что неизвестно, чего там было больше. Она не просто хотела ребенка. Она мечтала, любила, жила этим ребенком.
Ребенком?
Я пригляделась внимательнее.
Ой ли…
В районе живота Насти виднелись
Именно в эту минуту я стала яростной противницей абортов.
Какой дурак сказал, что это просто сгустки клеток?! Сгустки клеток – это тромбы, это опухоли, узелки, но не дети. Даже сейчас это были две личности. Они думали, чувствовали, они… боялись…
Я видела и понимала это абсолютно отчетливо. Как таблицу умножения. Им было… Это было двойственное ощущение. Им было тепло и уютно, они знали, что любят и уже сейчас любимы и желанны, что дороже, чем они, для их матери никого нет. И в то же время они чувствовали ее страх и боялись. И ощущали, что что-то идет не так. Неправильно. И от этого им тоже было больно и страшно.
И мне стало их жалко.
Неужели им надо умереть?
Картинка из цветных пятен и нитей вдруг прыгнула еще ближе, стала ярче, отчетливее, резче. И понятней.
Конечно, у женщин-оборотней будут выкидыши. Если бы дети могли изменяться вместе с матерью, этого бы не произошло. Но они пока не могут. И лисица, волчица, зайчиха не могут выносить человеческих детенышей – на пятом месяце те становятся слишком крупными.
Есть два выхода. Чтобы не случилось выкидыша – или дети должны стать оборотнями еще в утробе матери, или женщина-оборотень должна не изменяться хотя бы еще три месяца. Восьмимесячный ребенок вполне может выжить, особенно если сделать матери кесарево. И потом, этот ребенок – оборотень. Это вам не недоношенные детки алкоголиков и наркоманов. Оборотня можно хоть пополам порвать: если мозг и сердце целы – восстановится.
Но что делать мне?
Я уже не могу просто закрыть глаза. Смерть этих детей будет на моей совести. Потому что я видела – и не попыталась ничего сделать. А вот
Черт бы побрал мое незнание и неумение. Приду домой – повешусь в сетке. И фиг я вылезу из нее, не получив ответа на все мои вопросы. А пока…
Менять природу детей я не стану. Да, я хорошо знаю анатомию, но я ничего не знаю о природе оборотней. Вряд ли Настя обрадуется, получив вместо приличных детей сиамских близнецов или что-то еще похуже. А вот оборвать связь оборотня с луной на этот месяц – или перевести ее биологические часы на три дня вперед…
Можно ли так сделать?
Серебристый рисунок на ауре Насти пульсировал и дрожал. Мигал огнями и постоянно пребывал в движении. Это мне было знакомо. То же я видела у Тани и Леши. Это то самое, что отвечает за превращения?
Черт его знает. Но попробовать-то можно!
Где-то в глубине души насмешливо оскалилась женщина со звериными глазами.
Хочу?
А что, есть выбор?
Я протянула вторую руку и закрыла пятна куском своей ауры.
А-а-а-а-ау-у-у-у-у!
Было больно.
Такое ощущение, что у меня эту пакость на коже выдавили. Раскаленным железом. Но зато я с удовольствием пронаблюдала, как серебристые пятна накрывает куском чего-то туманно-белого, и они затухают и гаснут до блекло-серого оттенка.