Клыки Доброй Матери

— Я не могу просто стоять, — пробормотал Фарух, не отводя взгляда от сражения. Пакари у его груди завертелся и издал тонкий визг.

— Раньше тебе доводилось обагрять меч, о Светлоликий? — спросил толкователь. — Та мудрая женщина верно сказала. Есть те, чья жизнь — это только жизнь, не больше. Они уйдут, и почти никто не заметит — да вот хотя бы и я таков… А с тобою связаны судьбы многих. Ты отправишься к ушам богов — кто тебя заменит? Как заживут люди этих земель? Со Сьёрлига к Раудуру будут плыть корабли с товарами, как и прежде, или с воинами?

— Но ваш наместник сражается! Разве его жизнь ничего не стоит?

Толкователь рассмеялся коротко и сухо.

— О! Наш наместник… Он пережил не одно сражение ещё в утробе матери. Я не знаю другого, равного ему, и удивлюсь, если хоть кто-то сумеет его задеть.

— Не говори так, — взволнованно сказал Радхи и потёр землю пяткой. — Не говори! Накличешь беду…

Он вытащил жердь из связки и теперь подошёл, неловко сжимая её в руках. Во взгляде его, брошенном на Фаруха, были надежда и ожидание, но тот в ответ посмотрел без улыбки, ничего не сказал и отвёл взгляд. Радхи, казалось, хотел встать ближе, но так и застыл на месте. Он ещё немного повертел жердь, будто пытаясь понять, что с ней делать теперь, упёр её концом в землю и опустил глаза. Потом отвернулся, чтобы смотреть на битву.

В это время Чёрный Коготок, наместник с других берегов, выдернул нож из горла кочевника и тут же отразил мечом удар чужого меча. Он почти не смотрел на противника. Он уже заметил того, в ком угадал предводителя, и пробирался к нему. Тот, кто стоял перед ним теперь, был лишь помехой.

Но этот кочевник умел сражаться. Их мечи столкнулись ещё дважды, затем Чёрный Коготок отступил на шаг, освобождая пространство для удара, и споткнулся о тело, лежащее на земле.

Нога заскользила. Кто-то налетел спиной, толкнул в плечо, и Чёрный Коготок, не удержавшись, упал на землю. Кочевник занёс меч — и тут деревянное копьё вошло ему в шею чуть ниже подбородка. Всего один миг, но за этот миг Чёрный Коготок уже был на ногах и пронзил сердце кочевника ножом. Потом посмотрел, кто вмешался.

Рядом стояла женщина со срезанными косами. Слабая — её удар не убил кочевника, — и оружие негодное. Теперь она подняла меч убитого. Она никогда прежде не держала меча.

Чёрный Коготок велел ей убраться и тут же забыл о ней. Он шёл к вождю кочевников, чтобы сразиться с ним, а потом найти Бахари и отправить его к ушам богов.

Бой толкал людей друг к другу и прочь. Порой из гущи схватки вылетали псы — пасти в крови, бока и спины изрезаны, и один уже хромал, — и, тяжело дыша, опять проскальзывали меж ног, молчаливые и тёмные, как тени.

— Йова! — летел над звуками битвы, над лязгом металла, над рычанием и стонами голос Марифы. — Йова, брат мой, хватит!.. Ещё не поздно!..

Теперь уже становилось ясно, что хоть кочевники и сильны, но им не хватает умения. Прежде они сражались всё больше с теми, кто не держал в руках оружия, и с городской стражей — но тех старались застать врасплох, продумывая нападение. Здесь, на этой вершине, им не помогла бы хитрость, а каждый из диких пятнистых людей Равдура стоил троих. Может, даже пятерых.

Уту следил за битвой с возвышения. Он стоял рядом с пересохшим источником, жадно вглядываясь, радуясь каждой смерти. Хасира стояла за ним на коленях, дрожа, и тут же тряслись работники. Кто-то лежал на земле, закрыв голову руками. Уту чувствовал страх, их сладкий, сладкий страх — и глубокий животный ужас Хасиры. Она боялась не этих людей с мечами, не исхода битвы, не того, что источник, с которым они связывали все свои мечты, иссяк, — нет, она боялась его, своего брата. Боялась с тех пор, как он вырезал ей язык, найдя её навсегда изменившейся тем утром. Нужно было сделать это раньше. Она ведь знала, всегда знала, что нельзя так вольно пить людскую кровь. Знала, что они прокляты, и знала всё о проклятии, которое сдерживал только сон. Ведь их мать так долго, долго рассказывала им о том, пока ещё оставалась с ними. Мать предостерегала.

Она была так красива, Хасира. Теперь он не хотел видеть её лицо. Он думал о том, не снять ли его с костей.

Уту с ненавистью поглядел на каменного человека. Когда он не смог его пробудить, эти жалкие люди, воины Бахари, засомневались. Теперь они не вступили в битву, а стояли в стороне. Всё-таки нужно было заставить их прыгнуть в пропасть, всех до одного.

— Уту! — раздался крик Йовы. — Уту, я хранил тебе верность всю жизнь, я делал всё… Помоги нам! Или ты и впрямь не бог?

Кочевники тоже оказались слабы. Даже их женщины не молили о помощи! Но Уту не мог допустить поражения.