Клыки Доброй Матери

Тот тоже кричал. Он вырвал копьё у кого-то из рук, и, навалившись, толкнул кочевника. Тогда и Поно воткнул ему меч под рёбра, снизу вверх, и так, держа, как на крюке, заставил отступить. Вместе они толкали его — по шагу, по шагу — к провалу. Ничего, кроме ярости. Позже, может быть, память покажет им это лицо, искажённое злобой и болью, окровавленное, грязное, и длинный нож, который едва их не достал. Позже, может быть, они осознают, что сами едва не сорвались, потому что кочевник, нащупав ногой пустоту, оскалил зубы и крепко сжал и рванул к себе и меч, и копьё. Как-то они удержали друг друга, а он упал без крика спиной вперёд, в голубой туман. Позже, может быть, они ещё вспомнят его последний взгляд.

Фарух замер на миг, тяжело дыша, и тут же, попятившись, бросился к Радхи. Тот лежал на земле, и девушки пытались унять кровь, но теперь отошли. Радхи, повернув лицо, слабо улыбнулся.

— Прости меня, — сказал он. — Я не должен был… рождаться…

— Разве это твоя вина? — сказал Фарух.

Он встал на колени, наклонился ближе и закусил губы.

Земля под телом уже пропиталась кровью, и чья-то накидка, прижатая к ране, промокла насквозь. Фарух попытался прижать её сильнее, но это лишь причинило Радхи боль.

— Меня растили для предательства, для твоей смерти… — через силу сказал он. — Я не хотел… Я рад, что умираю не трусом, а мужчиной. Так темно… ты слышишь меня, ты ещё здесь?

— Я здесь! — ответил Фарух и сжал его руку. — Я слышу, я здесь, я тебя не виню! Я не виню тебя, слышишь? Я за тебя отомстил.

— Моя мать…

— Я отыщу её. Клянусь, я её не оставлю, я позабочусь о ней!

Радхи умолк, глядя в небо уже незрячими глазами, только дышал легко и часто, едва заметно.

— Мне страшно, — прошептал он ещё.

— Великий Гончар добр, — сказал Фарух, и голос его дрогнул. — Не бойся! Иди спокойно, брат мой.

Так он сидел, сжимая чужую ладонь, и смотрел в неподвижное лицо — и только когда одна из девушек села рядом и ласково провела рукой, опуская мёртвые веки, понял всё и заплакал. И зверь, что до этой поры сидел тихо, будто неживой, теперь выглянул и с тонким визгом коснулся его мокрой щеки.

Толкователь закашлялся. Он был ещё жив. Девушки занялись им, перевязали, как могли, и теперь, кое-как привстав, он поглядел через провал и, поморщившись, опять уронил голову.

— Уходите, — выдохнул он хрипло. — Меня… оставьте. Где мой меч?

Рука его зашарила по земле.

— Он… Он потерян, — сознался Поно. Меч теперь был далеко, на дне туманного провала, вместе с убитым кочевником.

— Так бегите, — сказал толкователь. — Там что-то пошло не так… Ну, живо! Не доставляйте им радости вас убить.

У них осталось два копья на всех — только два целых копья и обломки третьего, — и меч одного из кочевников.

— Уйти, теперь? — с болью спросил Фарух. — Он не оставил меня, а я его оставлю?.. И куда, скажи мне, куда нам идти?

— К кораблю, — предложил Поно.

— Мы не успеем, — сказала Дамира, качая головой. Широко раскрытыми, тревожными глазами она смотрела на провал. Ещё трое пробирались сюда и были уже на середине пути.

— Вы бегите, — сказал Поно и поднял меч. — Я как-нибудь… Я их задержу.

Тут он придумал другое и, положив меч на землю, взял копьё из рук Дамиры. Он смотрел на неё чуть дольше, чем нужно, но ничего не сказал, не смог. Да и что тут скажешь? Через две поры дождей он мог бы уже взять жену, и, может, она бы дождалась, но что говорить о том теперь? Ещё он хотел узнать, не смеялась ли она над ним, но и если да, и если нет — одинаково больно. Ведь это конец.

И он побежал к тропе, оставляя их всех за спиной. Он только надеялся, что ему достанет сил сбить кочевников с ног, хоть одного. Может, двоих. Пока они на тропе…

— Великий Гончар, помоги! — прошептал он, стискивая пальцы на древке. Он видел уже оскаленное лицо того, кто спешил ему навстречу, каждую чёрточку.

За спиной кто-то закричал. Кто-то звал его по имени.

Что-то ударило в плечо, опрокидывая, и Поно упал на землю в пяти шагах от провала. Он подумал: стрела, — а потом подумал: она прилетела сзади, — и обернулся в страхе.

Над ним стоял музыкант.

— Быстро бегаешь, братец, — сказал он без улыбки и перевёл взгляд на кочевников. В руке его Поно заметил изогнутый меч — должно быть, тот, который он сам только что держал и бросил.

И пока Поно глядел на него, сидя на земле, музыкант взял и копьё и пошёл навстречу кочевникам.

— Братец! — воскликнул кто-то и обнял за плечи.

Поно обернулся — Нуру сидела рядом. Одной рукой она прижала его к себе, а второй удерживала пакари. Тот потянулся и обнюхал Поно.

— Что же ты, — только и сказала Нуру и умолкла, глядя на музыканта.

Он метнул копьё кочевнику в ноги. Тот споткнулся, упал на колено, и музыкант одним ударом сбил его с тропы в провал.

Раздался оклик. Второй кочевник присел, и третий выпустил стрелу из-за его спины. В этот же миг музыкант упал на колени и быстрым, едва заметным движением метнул нож. Тот вонзился лучнику в горло. Стрела пролетела, никого не задев. Музыкант бросился вперёд и быстрее, чем второй кочевник успел подняться с колен, размахнулся и нанёс ему удар по шее.