КМ

Помню, однажды просто так, ниоткудаТак осторожно – не напугай, не троньСо снегопадом с неба упало чудоС неба упало прямо в мою ладонь.Слухи и сплетни сбежались большою грудойИ я от славы не бегал, как от огня:Люди сбегались – чудо упало, чудо!Люди смотрели с завистью на меня.Было мне здорово, было тогда не худо,Благодарил я за дело судьбу свою:Я все показывал людям в ладони чудоИ раздавал бессчетные интервью.Был я богат, знаменит, и было мне круто,Были завистники до истерики злы……но на рассвете вдруг растаяло чудоИ на окошке оставило горсть золы.

Это тоже Тори.

– Вы возьмете на себя похороны?

– А?

– Возьмете на себя…

– А… – сам пугаюсь своего голоса, – а разве у неё… нет…

– Никого нет.

– А-а…

Стараюсь не смотреть на стол посреди комнаты, где в окружении цветов и свечей лежит…

Светает.

Или нет, это луна.

Хочется бросить в неё камень и разбить, как хрустальный шар.

Чив-чив-чив-чьюр-р-р-р.

Это звонок.

Иду в коридор.

Щелчок замка.

Оторопело смотрю на бескровное лицо. Человек энергично пожимает мне руку, вспоминаю какие-то приметы про рукопожатия через порог.

– Тингерман, к вашим услугам. Разрешите войти?

Разрешаю. Даже не спрашиваю, кто он для Тори.

Тингерман смотрит на Тори, я не хочу, чтобы он смотрел на Тори, мне кажется, он отнимает у менгя Тори.

– Вы очень любили её?

– Да.

Отвечаю да – неожиданно для самого себя.

– У меня к вам деловое предложение…

Подозреваются в похищении тела умершей…

Думаю, какого черта я согласился.

Тингерман.

Он умеет убеждать.

– Вы же хотите воскресить её?

Это Тингерман.

– Это невозможно.

Это я.

– Друг мой, забудьте это слово раз и навсегда. Пока вы будете повторять себе – это невозможно, – вы не добьетесь успеха…

Тингерман.

Мысли путаются.

– Мне нужна её кровь… её тело…

Это говорит Тингерман. Я не хочу отдавать Тори. Но я должен отдать Тори. Если я отдам Тори, я верну её, если я не отдам Тори – я потеряю её навеки.

Парадокс.

Мысли путаются.

– Думайте, думайте, вы хотите её вернуть или нет?

Это Тингерман. Наклоняюсь над приборными стеклами, бережно капаю краситель на мертвые ткани, хочется швырнуть все это в лицо Тингермана, в холеное бескровное лицо…

Солнце.

Оно еще светит, оно еще верит, что Тори вернется.

Тори – это Виктория.

Друг мой, если вы будете путать красители, мы НИКОГДА не вернем Тори…

Это снова Тингерман.

Стекла со звоном летят на пол, комната летит кувырком, пытаюсь поймать самого себя, не могу.

Мир меркнет, в последнем проблеске сознания думаю – вот солнце и погасло.

– Ну что… плохие новости у меня.

Это Тингерман.

Стараюсь не замечать пульсирующую боль в висках.

– Сколько… мне осталось?

Тингерман усмехается.

– Вы что, собираетесь умирать?

– Вы сами сказали, плохие новости.

– Друг мой, сколько раз вам можно повторять: нет ничего невозможного!

Воспоминания путаются.

Это плохо.

Тингерман говорил, нельзя путать воспоминания.

Воспоминания – это все, что у меня осталось.

ОБРАБОТКА ПАМЯТИ – 90%

Не выдерживаю:

– Долго еще считывать?

– Друг мой, по-вашему, оцифровать человека это раз плюнуть?

Спохватываюсь.

– А Тори… тори тоже можно вот так… оцифровать?

Тингерман настораживается, задумывается.

– А что у вас осталось от Тори?

– Вот… стихи.

Тингерман усмехается.

– Друг мой, как, по-вашему, можно восстановить человека по стихам?

– Нельзя?

– Разумеется, нет.

Смотрю на Тингермана.

– Вы сами говорили, нельзя говорить – невозможно. Можно, по крайней мере, попробовать.

– Друг мой, это безумие.

Киваю.

– Безумие. И все же.

– Хорошо, давайте обсудим финансовую сторону дела…

Понимаю, что опять придется залезать в кредиты…

Свет меркнет.

Солнце гаснет, пока для меня одного.

Боль.

Боль, которая не уходит. Нет, не душевная, душевная и подавно никуда не уйдет.

Я говорю про физическую боль.

Она тоже не ушла.

Говорю – без языка, без голоса, языка и голоса у меня больше нет.

– Тингерман… я умер, а мне все еще больно.

– Это нормально, друг мой. Ваше сознание не может забыть о боли.

– И мне что теперь… всю жизнь… вот так?

– Не беспокойтесь, это пройдет.

Не беспокойтесь… легко сказать.

– Ну что, плохие новости у меня…

Это Тингерман. Смотрит на то, из чего мы пытались сделать Тори.

Догадываюсь:

– Не получилось?

Тингерман качает головой:

– Я очень сожалею.

Тянусь к файлам с Тори. Не тяну руку – именно тянусь, потихоньку привыкаю к своей нематериальной оцифрованной сущности.

– А можно я это… себе оставлю?

– Не вижу в этом смысла. Впрочем… дело ваше.

Тори…