Кн. 3. Координаты чудес. Цивилизация статуса. Хождение Джоэниса

И вот как раз перед этим проектом «Земля» мне пришли в голову кое-какие мысли насчет объяснений с клиентами. Помню, я как-то сказал себе: «Форма вытекает из содержания». И мне понравилось, как это звучит. «Почему же форма должна вытекать из содержания?» — спросил я себя тогда, и сам же себе ответил: «Потому что это непреложный закон природы и основа прикладной науки». И мне понравилось, как это звучит, хотя особого смысла тут не было.

Не в смысле суть. Суть в том, что я сделал открытие. Ведь я же вынужден был заниматься рекламой и продажей, а тут я изобрел хитрый фокус под названием «доктрина научного детерминизма».

Земля была пробным камнем, потому я ее и запомнил.

Пришел ко мне заказывать планету высокий бородатый старик с пронзительным взглядом. (Вот так начиналась ваша Земля, Кармоди.) Ну-с, с работенкой я справился быстро — что-то дней за шесть. Как и здесь, это был обычный заказ с проектом и сметой, и как и здесь, я кое-что урезал. Но вы бы послушали того заказчика, — можно было подумать, что я обобрал его до нитки, глаза украл с лица.

— Зачем столько ураганов? — приставал он.

Я сказал:

— Это часть вентиляционной системы. (Честно говоря, я попросту забыл поставить в атмосфере предохранительный клапан.)

— Три четверти планеты залито водой, — брюзжал он. — Я же ясно проставил в условиях, что отношение суши к воде — четыре к одному.

— Но мы не можем себе этого позволить, — объяснял я, (А я давно засунул куда-то эти дурацкие условия. Никогда не храню эти проекты на одну планетку.)

— И такую крошечную сушу вы заполнили пустынями, болотами, джунглями и горами!

— Это сценично, — уверял я.

— Плевал я на сценичность, — гремел этот тип. — Один океан, дюжина озер, парочка рек, одна-две горные цепи — и предостаточно, чтобы украсить местность, создать хорошее настроение. А вы что мне подсунули? Шлак!

— На то есть причина, — сказал я. (На самом деле нельзя было уложиться в смету, не подсунув среди прочего подержанные горы, океан и парочку пустынь, которые я купил по дешевке у Урии — межпланетного старьевщика. Но не рассказывать же об этом.)

— Причина, — застенал он. — А что я скажу моему народу? Это будут люди, созданные по моему образу и подобию, с таким же острым взглядом, как у меня. Что мне сказать им?

Я-то знал, что им сказать, и куда послать. Но я не хотел быть невежливым. Хотелось подыскать подходящее объяснение. И нашел-таки — некую штуковину — всем фокусам фокус.

— Вы честно скажете им научную истину, — заявил я. —  Скажете, что так и должно быть по науке.

— Как?

— Это детерминизм, — сказал я. Название пришло экспромтом. — Совсем просто, хотя и для избранных. Прежде всего: форма вытекает из содержания. Поэтому ваша планета именно такова, какой должна быть по своей сути. Далее: наука неизменна, следовательно, все изменяемое — ненаучно. И, наконец, все вытекает из законов природы. Вы не можете знать заранее, каковы эти законы, но, будьте уверены, они есть. Так что никто не должен спрашивать: «Почему так, а не иначе?». Вместо этого каждый обязан изучать, как это действует.

Ну он задал мне еще несколько каверзных вопросов. Старик оказался довольно сообразительным, но зато ни бельмеса не смыслил в технике. Его сферой была этика, мораль, религия и всякие такие призрачные материи. Он был из тех типов, что обожают абстракции, вот он и бубнил:

— «Все действительное — разумно!» Это весьма заманчивая формула, хотя и не без налета стоицизма; надо будет использовать это в поучениях для моего народа. Но, скажите на милость, как я могу сочетать фатализм науки с принципом свободной воли, который я намерен подарить моему народу? Они же противоположны!

Да, тут старикашка почти прижал меня к стенке. Но я улыбнулся, откашлялся, чтобы дать себе время подумать, и сказал:

— Ответ очевиден.

Это всегда лучший ответ, когда не знаешь, что сказать.

— Вполне возможно, что очевиден, — сказал он. — Но я его не постигаю.

— Ну, поглядите, — сказал я. — Эта свободная воля, которую вы намерены подарить своему народу, ну есть ли это разновидность судьбы?

— Ну, можно и так считать, — смутился он. — Но есть и разница.

— А кроме того, — быстро прервал я, — с каких это пор свободная воля и судьба несовместимы?

— Конечно, они несовместимы, — сопротивлялся он.

— Это потому, что вы не понимаете науки, — напирал я, проделывая свой трюк перед самым его крючковатым носом. — Видите ли, среди законов науки есть и закон случайности. Случайность, — вы это знаете, наверное, — и есть математический эквивалент свободной воли.

— Но вы противоречите сами себе, — упирался он.

— А противоречие, сэр, еще один фундаментальный закон науки. Противоречия рождают борьбу, без которой все приходит к энтропии. Так что не может быть ни планеты, ни Вселенной, если там случайно не окажется противоречий.

— Случайно? — быстро переспросил он.

— Ясно как день, — подтвердил я. — Но это еще не все. Возьмите, например, одну изолированную тенденцию. Что произойдет, если вы доведете эту тенденцию до предела?

— Не имею ни малейшего понятия, — сказал старик. — Недостаточно подготовлен для такого рода дискуссий.