Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Стрела плюхнулась в воду недалеко — за кормой. Половец оскалился, захохотал и наложил вторую стрелу. Он был уверен — попадёт.

Быстрей! Быстрей! Она оперлась шестом в дно — раз, второй… Шумела прозрачная вода, всё ближе зелёная стена камышей. Успеет ли она?

Стрела свистнула над ухом, обожгла плечо.

— Тётя Любава! У тебя кровь! — крикнул Жданко, показывая на белый рукав, по которому текла красная струйка. Но думать об этом было некогда. До кустов, до зарослей совсем недалеко — десять шагов, пять…

Она оглянулась. Половец всё ещё хохотал и накладывал третью стрелу.

— Ну, конец! Трижды судьбу не минуешь!..

Но тут чёлн с шелестом раздвинул высокий камыш и через мгновение оперся в твёрдый берег. Любава схватила Жданка на руки и, продираясь сквозь жёлто-зелёный кустарник, побежала по лесу. Бежала, не чувствуя боли ни в плече, ни в босых ногах, ступавших по колючей хвое, по сухим веткам и пенькам. Не чувствовала, как хлестали её по лицу еловые ветви… Бежала до изнеможения… И когда ощутила, что последние силы оставили её, упала на траву, прижала к себе маленькое дрожащее тельце мальчонки и зарыдала…

4

В то время, когда хан Кза с сыновьями Романом и Чугаем, зятем Костуком да другими своими родичами разорял оба берега Сейма, медленно приближаясь к Путивлю, Кончак, разделив свои силы на несколько отрядов уничтожал вдоль Сулы те одинокие селища и городки, которые уцелели от прежних набегов или усилиями Владимира Переяславского были вновь отстроены. Тертьтробичи сожгли Пятигорцы, Тарголовичи — Лукимья, Токсобичи дотла опустошили Мгарь и Луку, Колобичи приступом взяли мощный кснятинский городок, а Етебичи разорили все, что было живого между Щеками и Сенчою. И только сам Кончак увяз под Лубном. Думал взять его с ходу, но оказалось, что этот крепкий орешек ему не по зубам. Пришлось звать на помощь Токсобичей да Колобичей.

Посадник Мотыга стоял на забороле и смотрел вниз, на берег Сулы, где спешивались свежие половецкие отряды. Он был озабочен и угрюм. За четыре дня осады и непрерывных боев на валах исхудал, глаза запали, от бессонницы покраснели, борода была растрёпана, а рыжие усы, подковой окаймлявшие пересохшие губы, подпалились, когда тушил пожар. Причём один конец их был длиннее, а другой более обгорелый, короче — от этого лицо казалось искривлённым, словно болел зуб или опухла щека.

— Что, брат Мотыга, напирают поганцы? Теперь нам туго придётся, — прогудел у него над ухом Кузьмище, подходя и становясь рядом. — Вижу, вижу… Что же делать?

Кузьмище тоже осунулся. Вороньим гнездом торчал во все стороны чёрный растрёпанный чуб, а чёрная и густая, как лес, борода, также как и усы Мотыги, подгорела на огне и завилась порыжелыми баранчиками.

— А что делать — держаться надо! — ответил Мотыга. — Сколько сил наших станет!.. Иного выхода нет у нас!

— Ия так думаю… Вот только долго ли продержимся? Уже половина людей либо убита, либо поранена… Да ты гляди — они, кажись, сразу пойдут на приступ! А?

Кузьмище указал рукою вниз.

Половцы и вправду зашевелились. Одни погнали коней на луг, а те, что остались — не менее двух тысяч — начали взбираться по крутому склону к валу.

— Идут, проклятые! — И Мотыга закричал охрипшим голосом: — Братья! Стерегись! Опять начинается!.. На валы все! За заборола!

Он остался на восточном валу от Сулы, а Кузьмище быстро перебежал к воротам. Там наиболее опасное место, так как со всех сторон городище окружали глубокие овраги и кручи, а возле ворот от материка его отделял лишь сухой ров.

В городище тревожно затрубили трубы. Отовсюду к валам собирались лубенцы. Они несли луки-самострелы, длинные деревянные двурожковые вилы, чтобы отталкивать от стен лестницы нападавших, кошели из лозы с песком и землёй, чтобы засыпать ими глаза атакующих, подвозили кипяток и растопленную смолу… Мужчины становились к бойницам, женщины, подростки и старцы подавали им все, что требовалось для обороны. Даже раненые, кто ещё имел силы, брали копья или топоры и становились в ряды защитников. Повсюду стояли бочки и ведра с водой, чтобы гасить пожары.

Лубен в который уже раз готовился дать отпор врагу.

Кузьмище поднялся на надвратную башню и охнул: тысячи половцев окружили городище — и вдоль рва, и по горе, и по яру, что сразу отвесно обрывался в конце рва, и по широкой, глубокой долине, где текла Лубенка, и вдоль Нижнего вала возле Сулы… За рвом, на высоком холме, стояла группа всадников — ханов и их охранников. Среди них выделялась могучая фигура великого хана.

Кончак!

Его Кузьмище сразу узнал, хотя и прошло много лет, когда вместе с князьями гнался за ним да за Игорем от Щекавицы до самого Днепра. Ох, какая была тогда возможность схватить сучьего сына! Если б не случайный чёлн, стоявший у берега, не проливали бы ныне лубенцы свою кровь, не покрывалась бы Переяславская окраина трупами и пожарищами! Но, увы! Не повезло тогда!

Солнце клонилось к западу и, выглядывая из- за ханских спин, слепило Кузьмище глаза. Хитрый аспид — Кончак! И тут всё продумал. И солнце, ослепляя глаза русичам, ему помогает!