Князь мира

Секлетинья помолилась наугад в передний угол, потому что за темнотой никакой иконки в них не заметно, и поклонилась хозяину, подошедши к прилавку, за которым на табурете сидел около светца Никита Мироныч в белой рубахе с поясом выше пупа, считал он перед сном дневную выручку, раскладывая по прилавку пятаки и семитки отдельными горками, а рядом с ним, свесившись головой, на стуле дремала Лукерья, рассадило ее к этой поре на четыре постава, сливши воедино мясистые груди, огромный живот и три подбородка, которые Никита Мироныч, когда бывал в веселом духе, называл в шутку питерскими калачами.

- Доброго здравия, Микита Мироныч… доброго здравьица, Лукерья Лукичишна.

Никита Мироныч повел на Секлетинью только глазком, а Лукерья и головой не пошевелила.

- Богу молиться? - немного спустя спросил тихо Никита Мироныч.

- Как же, Микита Мироныч… вздумала, как по обету… по муженьку, чтобы, царство небесное, на том свете ему полегче лежалось! - вздохнула Секлетинья.

- Доброе дело! - моргнул Никита Мироныч. - А мы вот и близко к святыне, а за делами молимся редко… доброе дело!

- Делов-то у вас куча, Микита Мироныч… ведь какие прибытки! -поклонилась опять Секлетинья.

- Какие наши прибытки, - оторвался Никита Мироныч от счета, - какие прибытки… одни только убытки! Кажинный день вот считаешь… считаешь, а какая от этого польза?.. Только и всего, что своего рубля не хватает! Ну, скажи, сделай милость, сослепа, должно быть, не вижу… куда шут девает?.. Лукерь, а Лукерь, - повернулся Никита Мироныч к жене, - слышь ты, что говорю: опять рубля не хватает! Что за причта такая?.. А?..

Лукерья выкатила подбородки, смахнула слюнку и, увидевши Секлетинью, окинула ее заспанным глазом и широко зевнула:

- Ай нето Склетинья?..

- Доброго здоровьица, Лукерья Лукичишна… доброго тебе здоровья, -еще ниже поклонилась Секлетинья.

- Слышь, говорю, - строго перебил ее Никита Мироныч, - рубля опять не хватает!

Лукерья качнулась на стуле, ничего Никите Миронычу не ответила, потому что, почитай, каждый вечер все та же история, а шут их знает, куда эти рубли пропадают, моргнула Секлетинье на перегородку, и Секлетинья без лишних слов с одного кивка поняла, что у Лукерьи есть к ней какое-то дело.

Никита Мироныч смешал все горки опять в одну кучу и в который перечет начал сначала. Лукерья прошла в широкие двери на чистую половину, а за ней с палочкой еще в руках и с сумкой за плечом и Секлетинья.

*****

- Склетинья, - зашептала Лукерья, вставши тут же у двери, - тебе, кажется, знакомит вон тот человек, вон, спит за столом… в переднем углу под образами?

- Вижу какого-то человека, - зашептала и Секлетинья, приставивши к глазам руки щитками, - да то вроде как разбойник какой… фу… какие ручищи…

- Да не…ет… - повернула ее Лукерья в другой угол за плечи, - ты не туда, эна-ка… там, под иконой! Старичок… Когда-то у вас в Чертухине тоже вроде как проживал… давнишнее дело, рази про всех все упомнишь?.. Говорят про него, что быдто он уже раз удавился в лесу на осине… с мальцом… Такого нашельца бог послал!

- А-а, - обрадованно вглянулась Секлетинья в темноту, в которой все же мало что разглядела, - как же не знать… это же наш, верно, Михайла… Пастушонка у нас из Чертухина онамеднись увел!

- Он!.. Он!.. Он самый, должно быть… - заторопилась Лукерья, - ну, кажинный день… как день, так целковый!.. Так ведь по миру нас на старости пустит… пустит, ей-богу!

- Как же, ворует? - удивилась Секлетинья.

- Да нет, хуже вора!.. Уж я-то тебе расскажу… только вот моему не провякнись!

- Что ты, что ты, - замахала рукой Секлетинья, - я умею держать язык за зубами!

- Хорошая баба… оттого и говорю, - взяла Лукерья Секлетинью за перевязь сумки, и еще ближе к ней наклоняясь, - у него, вишь ли, рупь такой есть… неразмедный!.. Малец у моего рублевку спустит… в оплату али так разменяет, а мой-то стал на деньги жадущий и не замечает, что кажинный день у него меняют жулики один и тот же целковый… у них вот выручка… а у нас недочет!

- Дело какое… А?.. - хлопнула себя Секлетинья руками.

- Слышь, Склетинья… уведи ты, ради оспода, его по знакомитости куда-нибудь от греха… сделай такое великое одолженье… я те, - совсем в ухо прошептала Лукерья, - платок ублаготворю… еще когда-то барыня подарила, а совсем-совсем новый, такой… ковровый платок!

- Ето дело надо, Лукерья, обдумать, - оперлась Секлетинья на палку, -вот прилягу после дороги, а завтра со светом обгляжусь, как тут за дело приняться, и думаю, выйдет!..

- Спаси те Христос, Склетиньюшка, хорошая баба… знала, что не откажешь!

Лукерья вышла к Никите Миронычу из-за перегородки, а тот уж, так и не досчитавши своей выручки до конца - было к этой поре ему уже к концу седьмого десятка! - уронил седую голову на медяки и, откинувши в стороны жилистые худые руки, по-стариковски в одну ноздрю голосисто посвистывал носом.

*****

Совсем, конечно, не ковровый платок раззадорил Секлетинью, взбудоражил бой-бабу чудесный целковик!

Прилегла она на лавку с той стороны, откуда было лучше видно Михайлу с Мишуткой, и, чтобы не заснуть, положила под головы большое полено.