Князь Святослав

На этот раз Калокир сидел в кресле, имитирующем императорский трон. В драгоценных вазах разносились византийские вина. Слуги с толстыми губами, женоподобные, что выдавало в них скопцов, которыми успел обзавестись Калокир, подражая двору Романии, бесшумно скользили по причудливым коврам, пристально следя за пирующими и предупреждая их каждое желание. Разомлевшие от вина и обильной еды, в шелках и в золоте, наложницы обсели Калокира и безудержно восхваляли его в самых изысканных и льстивых выражениях. На их лицах, обращенных к патрикию, не потухало выражение сладкой угодливости и облагороженного распутства. Священники-болгары в четырехгранных скуфьях, в шелковых рясах с золотыми крестами на груди, все время ели и хвалили Господа. Они давно не видели таких обильных угощений и теперь вволю наслаждались лицезрением ромейского церемониала и византийскими яствами.

Тут сидели и перебежчики ромеи, пострадавшие от Цимисхия и скрывшиеся за пределами государства, в глуши, жившие тихо и смирно. С появлением на Дунае Калокира они точно нюхом учуяли, где им приютиться, и теперь они крутились около патрикия, как голодные кошки вокруг горшка с кашей. Это были или чиновники, прогнанные со службы, или землевладельцы, лишившиеся имений, или военные, разжалованные Цимисхием. Были и такие, что бежали из заточения, – «бывшие люди», но они-то и считали себя «настоящими людьми», «будущими людьми», в руках которых судьба народа и счастье подданных.

Калокир был в пурпуровых башмаках, составлявших исконный атрибут ромейских василевсов. Вид его был преисполнен высокомерия и надменности, с которыми он пытался сочетать доброту царственного величия. Но огонь самообольщения явно разгорался на его лице, и в его пламени сгорали учтивая снисходительность, которую он старался проявлять к окружающим, и царственная осанка, которая вдруг сменялась манерой опьяненного успехом суетливого провинциального чиновника. Иногда в нем брал верх легкомысленный романтизм молодости. И он подпрыгивал, радовался, как мальчик, получивший забавную игрушку. Особенно всякое выполнение его приказания, как бы мелко оно ни было, доставляло ему непомерную радость.

Вот он подал знак, и грянула музыка. Ее подхватил хор. Калокир выпрямился на троне и стал посылать пирующим царственные улыбки. Драгоценные сосуды быстро опоражнивались, речи становились выспреннее. Все наперегонки старались сказать ему самое приятное и уж называли его не «светлейший», а «владыка», сперва как бы по нечаянности, а потом и совсем неприкрыто, намеренно льстиво. Лесть усыпляет благоразумие даже людей проницательных и опытных. Калокир и сам стал льстить своим подчиненным, говоря, что с такими помощниками будет легко править Романией, и уже возбуждал их намеками на их будущие титулы и должности, которые, как он знал, представляют предмет их тайных надежд. Эти намеки тоже доставляли ему огромное наслаждение.

И все это сборище людей, которые ждали от него изменения их незадачливой судьбы и которым он сулил деньги, земельные угодья, высокие должности, сытую и праздную жизнь, все это сборище людей умилялось каждому его жесту, улыбке, вслух восхищалось им и повторяло с восторгом каждое его слово. Всем им мерещились Священные палаты, горы золота и толпы кидающихся к ним в ноги преданных верноподданных.

Он уже назначил наместника в свою область – Херсонес, а также произвел священника Анастаса в звание придворного историка. Тот уже записывал все события, которые сопровождали Калокира и, главным образом, все то, что будущим василевсом было изрекаемо. И так как назначение историка Анастас понимал как возвеличивание своего василевса, то он постоянно следовал за Калокиром, на лету ловил каждое его слово, изречения, раздумья вслух и тут же запечатлевал. Поэтому патрикий теперь каждое слово выпускал обдуманно, убежденный, что его потом будут повторять потомки.

Возлияние кружило голову Калокира, он тщился выжать из себя что-нибудь оригинальное, историческое, такое, что было бы вровень с изречением Юлия Цезаря: «Пришел, увидел, победил».

Несмотря на свои молодые годы, он много читал, много всего видел, много странствовал. Поэтому считал себя человеком особенным, умудренным и призванным управлять людьми обыкновенными. Произнести историческую тираду вскоре случай представился. Сам «наместник» побеспокоился об этом.

– Что было бы, – сказал «наместник», пытая своего господина, – если бы вдруг намерения Святослава потерпели крушение, от чего избави Всевышний и его и нас. И об этом я говорю только предположительно. Святослав прошел грозой по всей Волге. В боях отличался холодной и спокойной отвагой. Но он все-таки варвар… Ромеи умеют побеждать не только оружием. И вот представим – случилась беда: войска Цимисхия настигли нас врасплох. Что тогда нам делать? Я говорю только предположительно, – опять оговорился «наместник».

Разговоры прекратились.

Калокир сказал громко, и все почли долгом это запомнить: