Князь Святослав

– Неопытность имеет то свойство, что если ее неожиданно постигает что хорошее, то она впадает или в неумеренную радость, или в неприличную дерзость, а если душе вообразится что худое, то впадает в отчаяние. Я же отвечу словами: «Audaces fortuna juvat»[2].

И все пирующие нашли это исключительно умным. И всем стало понятно, что хотел сказать патрикий. Предположения «наместника» могли осуществиться только в одном случае – если бы Калокир не обладал той опытностью, о которой он сумел ясно дать понять, не впадая в самохвальство. Все замерли в притворном изумлении. И, видя, что минута исторической речи приблизилась, Калокир поднялся со своего трона и, собрав все свое красноречие, сказал:

– Некогда Тацит изрек: «Там, где виновато много, не должно наказывать никого». Такое суждение я обращаю ко всем ромеям, поддерживающим гнилое дерево Цимисхиевой узурпации. Несчастные, они не видят, что этот выскочка, пробравшийся к престолу через ложе отвергнутой Феофано, с каждым днем ведет державу к гибели, легкомысленным поведением развращая подданных, неудачными военными походами позоря честь ромейского оружия, опрометчивостью своих деяний подтачивая корень благополучия всего благомысленного населения, бессмысленной враждой со Святославом навлекая на себя гнев Руси, силу которой он сумел испытать, только столкнувшись с нею. Близок час великой и вечной дружбы этих держав, которые станут владычествовать над миром. Преступные властители нынешней Романии скоро будут сокрушены. Печальной памяти василевс Никифор, вероломно зарезанный своим племянником, когда-то сказал: «Для победы над врагом надо поражать самых высоких». Высокомерного распутника Цимисхия дни сочтены. Мы его поразим вместе с презренными приспешниками.

– Аминь! – произнесли священники громко.

Они склонили головы в сторону Калокира и застыли в оцепенении. Женщины изо всех сил старались сделать изумленные глаза и восторженные улыбки. Византийская свита Калокира торжествовала. Величие момента обуславливалась и ее наличием. Они считали себя сподвижниками будущего василевса.

– Мужи доблестные и отменные! – продолжал Калокир, поднимаясь на вершины красноречия и переживая победный восторг от сознания своего величия. – Мир и радость обещаю я ромейской державе. Пустая слава солдата не тешит меня. Бесконечные войны страшно истомили наших подданных. Держава ищет властителя с кротким сердцем и политическим благоразумием. Мир воцарится на земле, я в это верю. Верю! Следуйте за мной. И вы будете патрикиями, вы будете синклитиками, вы будете самыми знатными людьми империи!..

Он распахнул окно, и перед пирующими открылись дали в ясном пространстве увитых виноградниками холмов и зеленеющие луга за городом.

– Плодовито чрево нашей земли, союз мой со Святославом крепок, держава моя сильна, готовьтесь, дорогие мои, пожинать плоды своей мне верности.

Он вдруг осекся, и мгновенная бледность покрыла его лицо. То, что он увидел, не могло быть иллюзией, порожденной вином. Он ясно различил выходящее из-за холмов ромейское войско и отряд всадников-«бессмертных» с Цимисхием во главе. Он не мог разглядеть лица его, но он угадал его способ держаться около войска и манеру сидеть на коне. Притом же царские знаки посылали издали чрезвычайный блеск и сияние. Непобедимый страх вошел в каждую его жилу. Колени тряслись, и он не мог унять их и уже не стыдился хвататься за них руками.

Пирующие все заметили эту перемену в Калокире и побро-сались к окнам и тоже увидели на холме приближающихся к городу всадников. Но никто не был испуган, кроме свиты Калокира. Священники ухватились за кубки, пряча лицо и боясь выдать свою радость. Опьяневшие женщины – болгарские боярыни и боярышни – сдвинулись в кучу и стали возбужденно шептаться. Свита Калокира бестолково сгрудилась у окна, забыв приличия, растерянно тесня друг друга и ожидая от своего властителя решающего слова. Но Калокир, растолкав их и сбрасывая на ходу пурпуровое одеяние, побежал в свои покои. Он одевался в одежду патрикия и все повторял стоящему рядом «наместнику»:

– Коня!.. Самого лучшего коня. И всю мою стражу… Я уезжаю к Святославу в Доростол. А ты, Анастас, остаешься здесь. Тебе надо самому видеть и записать начало гибели заносчивого Цимисхия, поправшего все законы божеские и человеческие… Клятвопреступник! Гибель его начинается… Святослав отбросит его к берегам Азии, и тогда уж я не пущу его, пакостника, в столицу.

Он покидал на пол целый ворох одеяний, прежде чем сумел найти подходящее для себя. Затем он отобрал некоторых из своих телохранителей и немедля выехал с ними из города.

Гости разбегались, и одни только слуги остались в палатах Калокира, починая нетронутые блюда и смакуя спокойно византийское вино. Между тем служители палаты были в растерянности и даже в страхе. Господин умчался, оставив их на попечение топарха, который в их глазах ничего не значил. «Наместник» собрал их всех и сказал: