Игра происходила всегда в глубокой тишине, потому что партнеры князя, зная его привычки, не говорили ну слова, кроме того, что следовало по игре или если Григорий Александрович не подавал сам повода к разговору.
Вечером Потемкин занимался гимнастикой или гулял пешком. Потом ехал в концерт или театр, если не назначал у себя вечера, что бывало довольно часто.
Кроме порядка, введенного в доме князя и соблюдавшегося им даже в походах, он нередко давал великолепные, стоившие огромных издержек балы, на которые приглашались все придворные, генералитет, офицеры.
Сознавая вполне необходимость и пользу развлечений, Потемкин заботился доставлять их не только себе, но и своим подчиненным.
«Чтобы человек был совершенно способен к своему назначению, — говорил он, — потребно оному столько же веселия, сколько и пищи; в рассуждении сего наипаче надлежит помышлять о солдатах, кои без того, быв часто повергаемы великим трудам и отягощениям, тратят бодрость и силы сердца. Унылое же войско не токмо бывает неспособно к трудным предприятиям, но и легко подвергается разным болезням».
Руководствуясь таким правилом, Григорий Александрович не жалел ни трудов, ни денег на устройство и содержание вверенных ему войск и этим приобрел себе искреннюю любовь подчиненных и солдат.
В тех случаях, когда около князя все веселилось, был весел и сам он, хотя нередко среди веселья внезапно подвергался припадкам своей обычной скучливости и раздражительности.
Григорий Александрович ужасно боялся болезней и питал отвращение ко всяким лекарствам.
Когда он заболевал, нужно было иметь необыкновенное терпение, чтобы переносить капризы и раздражительность, проявлявшиеся в нем в это время.
Доктора возились с ним день и ночь, как с ребенком, и должны были давать ему лекарства обманом, в пище и питье, потому что иначе он ни за что бы не принял их.
Несмотря на все просьбы и наставления медиков, он никогда не хотел слушаться их советов, не лежал в постели, когда того требовали обстоятельства болезни, и не мог долго выдержать диеты.
Как только силы ему позволяли, он тотчас же выезжал и без разбора ел все, что нравилось.
Скорое выздоровление производило в Потемкине чрезвычайную радость.
Вскоре после приезда в Петербург после падения Измаила он простудился на охоте.
Врачи уложили его в постель и прописали лекарство, которое, по обыкновению, осталось нетронутым.
Почувствовав ночью сильный лихорадочный пароксизм [59], Григорий Александрович кликнул камердинера и велел поддать себе горячего пунша.
Несколько стаканов этого напитка вызвали, разумеется, обильный пот, и князь вдруг почувствовал себя совершению здоровым.
Это привело его в такой восторг, что он немедленно велел осветить весь дом, готовить великолепный ужин и разослал гонцов будить всех своих знакомых и звать их сейчас же на бал.
Еще не рассвело, как все уже танцевали под звуки двух оркестров.
Потемкин сам открыл бал и старался доставить присутствующим разнообразные удовольствия, которые продолжались до самого обеда.
Вот мнение о великолепном князе Тавриды одного из его современников: