Князь Тавриды. Потемкин на Дунае

2 октября дрожащей рукой он подписал последнюю официальную бумагу — полномочие генералам Самойлову, Рибасу и Лошкареву на окончательное ведение мирных переговоров с Турцией, а 4–го числа, бережно уложенный в экипаж, отправился в Николаев в сопровождении графини Браницкой, правителя канцелярии Попова и нескольких слуг.

С самого начала дороги Григорий Александрович жаловался по временам на сильную боль в желудке.

В общем, впрочем, он был в веселом расположении духа.

— Тише, тише! — кричал он во время приступов боли кучеру.

Ехали тихо и в день отъехали только двадцать пять верст.

К ночи припадки желудочной боли усилились.

Экипаж остановился.

Князя внесли в хату, стоявшую на дороге.

Он несколько раз спрашивал:

— Скоро ли рассветет?

Чувствуя удушье, он судорожно вырывал пузыри, заменявшие в хате стекла.

— Боже, Боже мой, как я страдаю… — изредка стонал князь.

— Дядюшка, успокойтесь, в Николаеве вы отдохнете, выздоровеете… — успокаивала его графиня Александра Васильевна.

— Выздоровею… — повторил Григорий Александрович. — К чему мне выздоравливать… Я лишний на этом свете… Императрица более не нуждается во мне…

Горькая усмешка пробежала по губам светлейшего.

— Дядюшка, вы несправедливы… Государыня до сих пор к вам расположена… Когда мир будет окончательно заключен…

— Мир… — заскрежетал зубами Потемкин, — мир! Я не хочу мира!.. Этот мир опозорит меня в глазах всего света… Я хочу войны, жестокой, упорной, неумолимой… и хоть бы мне пришлось вести ее на свой счет, я продал бы свое последнее именье и отдохнул только в Царь–граде…

Волнение еще более усилило боли…

Наконец занялась утренняя заря.

Потемкина снова уложили в карету и продолжали путь.

Боли несчастного страдальца все усиливались.

— О, как я страдаю, как страдаю… — то и дело повторял он.

— Потерпите, дядюшка, мы остановимся у первого дома…

— Не могу… стой… — пронзительно вскрикнул Григорий Александрович.

Кучер вздрогнул и остановил лошадей.

Место было совершенно пустынное. С одной стороны расстилалась бесконечная равнина, с другой чернелся густой лес…

Кругом не было видно ни одного жилища.

Браницкой стало страшно.

— Остановитесь! Мне дурно! Теперь некуда ехать, некуда ехать… я умираю… Выньте меня из кареты… я хочу умереть в поле…

Слуги, окружившие карету, поспешно разостлали белый плащ под деревом, стоящим при дороге, и положили на него князя.

Свежий воздух раннего утра облегчил страдания больного.

— Где ты… где! — произнес он слабым голосом, потухающим взором отыскивая свою племянницу.

— Я здесь, дядюшка, не угодно ли вам чего…

— Мне худо, очень худо, дайте образ…

Ему подали образ Христа Спасителя, с которым он никогда не расставался.

Он взял его благоговейно, поцеловал три раза, осенив себя крестом.

— Мне худо, очень худо, — повторил он.

— Пройдет, дядюшка…

Князь безнадежно покачал головой.

— Наклонись ко мне…

Александра Васильевна села рядом и наклонила свою голову к умирающему.

— Дай мне руку… вот так… Слушай… более тридцати лет… служил я государыне верой и правдой и теперь в предсмертную минуту сожалею только об одном… что прогневил ее…

— Оставьте, дядюшка, эти печальные мысли… они и несправедливы.

— Слушай… скажи государыне… Боже… опять… опять… эти страдания… Господи! в руце Твои предаю дух мой…

Князь замолчал и, казалось, успокоился.

Холодная рука его продолжала держать руку графини Браницкой.

— Его светлость отходит, — сказал стоявший рядом казак.

Все окружающие поняли горькую истину этих слов.

Александра Васильевна приложила руку к сердцу Григория Александровича.

Оно не билось.

Тот же казак положил на глаза усопшего две медные монеты.

Светлейший князь Потемкин–Таврический, президент государственной военной коллегии, генерал–фельдмаршал, великий гетман казацких екатеринославских и черноморских войск, главнокомандующий Екатеринославской армиею, легкой конницей, регулярной и нерегулярной, флотом Черноморским и другими сухопутными и морскими военными силами, сенатор, екатеринославский, таврический и харьковский генерал–губернатор, ее императорского величества генерал–адъютант, действительный камергер, войск генерал–инспектор, лейб–гвардии Преображенского полка полковник, корпуса кавалергардов и полков Екатеринославского кирасирского, Екатеринославского гренадерского и Смоленского драгунского шеф, мастерской Оружейной палаты главный начальник и орденов российских: Святого апостола Андрея Первозванного, Святого Александра Невского, Святого великомученика и победоносца Георгия и Святого равноапостольного князя Владимира больших крестов и Святой Анны; иностранных: прусского — Черного Орла, датского — Слона, шведского — Серафима, польского — Белого Орла и Святого Станислава кавалер — отошел в вечность.

Ночью, в той же самой карете, окруженной конвоем и освещенной факелами, привезли усопшего обратно в Яссы.

XXII

ПОХОРОНЫ ПОТЕМКИНА

Графиня Александра Васильевна Браницкая была права, говоря своему покойному дяде Григорию Александровичу Потемкину, что он не прав, жалуясь на изменившиеся к нему отношения императрицы.