Князь Владимир — создатель единой Руси

Этноним «славяне» зафиксирован только в поздних славянских источниках, это явное заимствование или искажение. Чтобы это доказать, достаточно открыть «Повесть временных лет». Мы не найдем в ней никаких «славян». Вместо них летописец ведет речь о «словенах». Вот это и есть древнейшая форма самоназвания славянского этноса. Понятно, что ни о какой «славе» и «славном народе» после этого говорить не приходиться. Очевидно, сами словене вкладывали в свое самоназвание совершенно другой смысл. Какой же?

В глубокой древности основным признаком этнической идентификации был язык. Именно поэтому древние греки и римляне называли соседние народы «варварами». Им казалось, что язык этих людей — не нормальная человеческая речь, а бессмысленный набор звуков: «бар-бар-бар-бар».

Наши предки пошли в этом отношении еще дальше. Своих западных соседей, германские племена, они назвали «немцами», то есть теми, кто вообще не умеет говорить. Немцы — это попросту «немые».

Древнейшая прародина славян находилась на территории нынешней Польши — в среднем междуречье Вислы и Одера. И, стало быть, с северо-востока славяне соседствовали с племенами балтов — предками современных латышей и литовцев. Однако их наши предки не причисляли к «немцам», немым народам. И этому тоже есть историческое объяснение. Филологи подсчитали, что в славянском и балтских языках находится примерно полторы тысячи родственных слов. Значит, речь балтов славяне с грехом пополам, но понимали, вернее, различали в ней что-то понятное. Например, «леший» по-литовски будет «ликшай», Перун — Перкунас и т. д.

Самих же себя наши предки нарекли гордым именем «словене», что означало «владеющие словом», «умеющие говорить».

Не случайно, те группы славян, у которых этноним «славяне» в ходе этногенеза закрепился как племенной, выводят его именно из формы «словене»: словаки, словенцы, словинцы, ильменские словене.

V век, наполнивший мир грохотом рушащихся городов и империй, стенаниями и воплями избиваемых жертв, был только прелюдией к средневековой истории. Под эти гибельные звуки славяне выступили, наконец, из исторического небытия. Началось самое длительное и масштабное в истории переселение. Этот мощный колонизационный порыв, зародившийся на заре средневековья в Висло-Одерском междуречье, иссяк лишь спустя полтора тысячелетия, достигнув берегов холодной Аляски и знойной Калифорнии.

В конце V — начале VI века создалась благоприятная ситуация для продвижения славян на северо-запад, юг и на восток. Переселение воинственных германских племен на территорию Западной Римской империи освободило для славян земли по течению Одера и Эльбы. В то же время распад гуннской империи облегчил им дальнейшее проникновение в Подунавье и Поднепровье.

Будущая русская часть Восточно-Европейской равнины заселялась волнообразно. Колонизация этих земель происходила в двоякой форме: как в виде относительно единовременных перемещений больших племенных групп, так и путем постепенного «расползания» отдельных родов и семей. В отличие от южного и западного направлений славянской колонизации, освоение большей части восточноевропейской территории (ее лесной зоны) осуществлялось большей частью мирно, без каких-либо серьезных столкновений с туземным финским и балтским населением. Основным противником человека в этих местах был не враждебно настроенный чужак, а безлюдные дремучие леса. Лесную часть страны на протяжении многих столетий приходилось не столько завоевывать, сколько заселять.

В южной, лесостепной зоне, напротив, славянам пришлось выдержать изнурительную борьбу, но не с местным населением, а с пришлыми кочевыми ордами. Так, по меткому замечанию одного историка, русская история с самого своего начала как бы раздвоилась: в ней, наряду с собственно европейской историей, всегда являвшейся подлинной основой национально-государственной и культурной жизни русского народа, возникла навязанная и неотвязчивая азиатская история, изживать которую русскому народу пришлось на протяжении целого тысячелетия ценой неимоверных усилий и жертв[7]. Но сам этот труд по изживанию азиатской истории был подлинно европейским трудом — медленным, упорным и крайне тяжелым преодолением варварства посредством цивилизации и культуры.