Князь Владимир — создатель единой Руси

Гораздо более ясно наметилось сословное оформление общества. Разграничение здесь проводилось по самой заметной, но и самой общей линии, которая определялась наличием или отсутствием у человека личной свободы. По этому разрезу древнерусское население распадалось на свободных людей и рабов.

Свободные люди назывались мужами, без различия богатых и бедных, знатных и незнатных. Знать, впрочем, именовалась лучшими мужами, но только в смысле аристократизма, благородства породы; «лучшие» не означало «более свободные», «обладающие привилегиями». Древнерусская свобода была порождением родового общества и мыслилась в понятиях, этому обществу свойственных. Носителем свободы выступала социальная группа, чаще всего община, которая была как бы коллективной утробой, производящей на свет свободных людей; личность же была свободной постольку, поскольку с самого рождения сознавала себя частью свободного коллектива. Пребывание в общине воспитывало не внутреннее чувство личной свободы, а корпоративное сознание принадлежности к сословию свободных. Равенство статусов было ощутимо только в общении с себе подобными. Древнерусский человек поверял свою свободу свободой других и был совершенно чужд всяким попыткам самоопределения своего положения в группе как самодостаточной личности. Вследствие этого он ощущал себя не сущностно свободным, всегда равным самому себе и другим людям вне зависимости от внешних обстоятельств, а вольным — не знающим над собой иного господина, который бы стеснял его в поступках, кроме обычая. Критерий свободы, стало быть, всегда был внешним по отношению к личности: я свободен, потому что, во-первых, признан таковым свободными членами общины и, во-вторых, воля моя не может быть грубо ущемлена другим человеком.

Потеря связи с общиной превращала мужа в изгоя. Сама этимология этого слова — «изжитый», «социальный изгнанник», «лишенный заботы» (от слав. го

ити — «жить», а также «позволять жить», «заботиться») — показывает, что свобода изгоя находилась под серьезной угрозой. Понимая это, общество брало изгоев под свое покровительство. Им предоставлялось право жить на территории чужой общины, пользуясь положением свободного человека.

Рабы составляли немалую часть населения Русской земли. В своем подавляющем большинстве это были захваченные в полон иноземцы. Для обозначения раба-пленника на Руси употреблялся специальный термин челядин, во множественном числе — челядь. Обращение в рабство своих соплеменников, свободных мужей, имело место в исключительных случаях, когда закон русский предусматривал насильственное лишение прав свободного состояния в качестве уголовного наказания за особо тяжкие преступления.

В целом отношения между хозяином и рабом в Х в. продолжали традиции патриархального рабовладения, для которого было характерно «семейное» отношение к рабу как к младшему домочадцу. Из договора Руси с греками от 911 г. мы знаем, что древнерусский челядин обладал определенной правоспособностью — так, в случае незаконной продажи его в другую страну он мог требовать от тамошних властей возвращения назад, «в Русь». Арабский писатель Гардизи передает, что рабство в Русской земле не было пожизненным: «И там [у русов] находятся много людей из славян, которые служат им, пока не избавятся от зависимости». От византийских авторов VI в. известно, что рабы у славян получали свободу вследствие внесения за них выкупа, истечения некоего срока услужения или досрочного распоряжения господина. По-видимому, эти же условия освобождения сохраняли действенность и в Х в.

Между свободными и рабами находился тонкий промежуточный слой, образованный вольноотпущенными и прочими бывшими рабами, тем или иным способом возвратившими себе свободу. Будучи формально свободными, они, однако же, подобно изгоям, нуждались в покровительстве общества или влиятельных людей и потому большей частью оставались в услужении у своих прежних хозяев, числясь в разряде старших слуг.

Быт и повседневная жизнь

Связь между природой и образом жизни народов люди пытались осмыслить уже в глубокой древности. Ксенофан (570–480 гг. до н. э.) был уверен в определяющем влиянии географической среды на внешность народа; ему первому принадлежит образ голубоглазых и белокурых северных варваров. Почти одновременно с ним Гекатей Милетский поставил в зависимость от среды даже национальный характер — эту мысль затем развил Гиппократ в своем сочинении «О воздухе, водах и местностях». Геродот, окинув взглядом северные берега Понта, записал, что племена, живущие там, ведут образ жизни, который указала им природа страны.