Князь Владимир — создатель единой Руси

Поэтому, благополучно миновав пороги, русы отмечали окончание перехода торжественной религиозной церемонией. Достигнув острова Святого Григория (Хортицы), они останавливались, чтобы совершить жертвоприношения. По описанию Константина Багрянородного, на острове стоял «громадный дуб», возле которого русы «приносят в жертву живых петухов, укрепляют они и стрелы вокруг [дуба], а другие — кусочки хлеба, мясо и что имеет каждый, как велит их обычай. Бросают они и жребий о петухах: или зарезать их, или съесть, или отпустить их живыми».

В славянской мифологии дуб символизировал источник жизни — мировое древо, как правило, растущее на острове посреди океана, и географическое положение острова Хортицы — неподалеку от Днепровского устья — соответствует такому пониманию семантики описанного Константином ритуала[25]

. Вместе с тем дуб был священным деревом Перуна (два таких культовых дуба с вбитыми в них кабаньими клыками и челюстями найдены археологами в Среднем Поднепровье, на дне Днепра и Десны)[26]. Совершаемые возле дуба обряды наделялись особым таинством. Важнейшую часть русских ритуалов на Хортице составляло, вероятно, обращение к всемогущему громовику с благодарностью за избавление от опасности. Петушиные жертвоприношения у русов в других источниках обыкновенно связаны с погребальными обрядами; но в данном случае русы, скорее всего, гадали о предстоящем плавании, — ведь, по словам Константина Багрянородного, они «боятся пачинакита» до тех пор, пока не окажутся в дельте Дуная.

Для дальнейшего, морского путешествия русским ладьям требовалось переоснащение. Все необходимые материалы русы везли с собой. В устье Днепра, на острове Святой Эферий, они наращивали на ладьях борта, ставили мачты, паруса, прилаживали кормила и проч. На это уходило два-три дня. Затем, придерживаясь береговой линии, русская флотилия выходила в море.

В днестровском лимане русы позволяли себе несколько дней отдохнуть на островках и отмелях речной дельты, после чего продолжали плавание. Все это время за ними неотвязно следовали печенеги, терпеливо выжидавшие удобного случая поживиться. По-видимому, в этих местах, несмотря ни на какие мирные договоры, действовало разбойное береговое право, отдававшее потерпевшего крушение в руки грабителей. Русы никогда не бросали своих товарищей, попавших в беду. «И если море, — пишет Константин Багрянородный, — как это часто бывает, выбросит моноксил [ладью-однодеревку] на сушу, то все [прочие] причаливают, чтобы вместе противостоять пачинакитам». Впрочем, русы и сами при случае промышляли морским разбоем. Отлично зная это, греки требовали от них не обижать тех незадачливых византийских купцов, чьи корабли были «вывержены» морем на берег.

Только добравшись до дунайских гирл, русы могли вздохнуть спокойно — теперь все опасности и трудности были позади. По словам Константина, «от Селины[27]

же они не боятся никого, но, вступив в землю Булгарии, входят в устье Дуная».

Делая частые остановки, русы продвигались к болгаро-византийскому пограничью, которым в то время служила река Дичина (ныне Камчия). Конечным пунктом их плавания Константин Багрянородный называет область Месемврии (современный Несебыр), принадлежавшую Византии. Это известие, вероятно, следует понимать так, что дальше — в Константинополь — вместе с товарами плыли только княжеские послы и купцы, имевшие верительную грамоту от князя, которых, однако же, набиралось немало, так что греки впускали их в столицу партиями по пятьдесят человек. Большая часть сопровождавших караван дружинников и гребцов размещалась на стоянку в Месемврийской области.

В начале сентября русы, получив от имперских властей «брашно, и якори, и ужища [канаты], и парусы, и елико надобе», уже пускались в обратный путь, чтобы успеть вернуться в Киев до того времени, когда днепровские воды скуются льдом[28]

.

О сокровищах и подарках

Ученые уже давно пришли к мысли о неэкономическом использовании древними людьми захваченных богатств. Внешняя опасность не была основной причиной сокрытия кладов. Для варварских народов Европы клад имел, прежде всего, сакральную ценность — стоит вспомнить хотя бы наследственные сокровища Нибелунгов, утопленные в Рейне. Часто встречающееся расположение клада в центре погребальных курганов или поселений, то есть на явно сакральной территории, применение бересты (в славянских могильниках) в качестве оберточного материала не только для гробов и тел покойников, но и для сокровищ, делают очевидными религиозные мотивы сокрытия кладов.