Княжич, князь

– От таких богатств, как у них, в бега подаются крайне редко и неохотно. Это ведь не какие-нибудь Градские или даже Княжьи гильдейцы с их торговыми оборотами да «жировыми запасами». К тому же у некоторых имена родовые уж больно известны да прославленны. Тут ведь и честь Рода – далеко не последнее дело. Мне же особо надобны двое. Они сейчас в домах своих, чему я давеча подтверждение получил.

Кирилл вспомнил человека, встреченного на выезде с торговой площади и кивнул.

– А мы, почитай, прибыли, – добавил князь Стерх, указывая на стоявший боковым фасадом к ним трехъярусный кирпичный дом на перекрестке. Выстроен он был почему-то на манер небольшого замка в неопределенном стиле – отчасти во франкском, отчасти в германском. – Сейчас только за угол ко главному входу свернем…

При этих словах из-за только что упомянугого угла появился короткобородый человек возрастом чуть помоложе самого князя Стерха, пониже ростом и полнее телом. Правое плечо его багряного купеческого кафтана было украшено золотым шитьем; некоторые завитки прихотливого узора спускались на грудь. Кирилл мельком подумал, что это, скорее всего, и есть знак Государевой Гильдии.

С каким-то угрюмым безразличием миновав сотника Василия с его ближниками, человек вразвалку приблизился ко князю Стерху.

– К тебе я, княже… – обронил он пустым голосом.

– Слушаю тебя, Государевой Гильдии торговый человек Дан-Варфоломей из рода Гроха.

– Ишь ты. Прямо-таки титулуешь меня: полным именованием да еще и со званием. Разумею, что не просто так, разумею… Веришь ли, нет ли, княже, а ведь я всегда уверен был, что всё оно рано или поздно окончится.

– Правда твоя. Всё на этом свете имеет окончание свое. Слушаю дальше.

Купец вздохнул. Взгляд из-под тяжелых век переместился на Кирилла, остановился на лице:

– А это, надо полагать, он и есть.

– Да, это он и есть – князь Ягдар-Кирилл, новый владетель Гуровский и Белецкий.

– Прости, юный княже, и в мыслях не было оскорбить тебя непочтением. О другом я…

Кирилл молча склонил голову.

– Мне сейчас куда – на суд княжий, что нынче идет, или сразу в темницу?

– Отчего это ты, добрый человече торговый, столь же сразу о суде да темнице речи завел? Ведь изучил дотошно за многие годы все нравы и обычаи мои. Вначале простая беседа, потом следствие и только в конце всё прочее. И в дом не желаешь зазвать, просто избегаешь того. Поэтому и навстречу нам вышел. За угол. Лицо-то не опускай! – повысил голос князь Стерх. – Я, когда с человеком говорю, люблю глаза его видеть.

Тяжелые веки купца поднялись опять:

– Каковы есть беседы с тобою, княже, мне самому давно известно. А вот каковыми они бывают с ним… – он мотнул головой в сторону Кирилла и поспешил добавить: – Со князем Ягдаром, о том мне серьезнейшие люди успели сообщить. Не желаю я таковых бесед в доме своем, позору не желаю. О всех делах моих, что твоему вéдению подлежат, и расскажу доподлинно, и на бумаге изложу в подробностях малейших. В том даю свое твердое слово купеческое. Но пусть будет так, чтобы дознание происходило лишь при тебе одном, княже. Не при нем… не при князе Ягдаре. Ко мне нынче и дети старшие с женами да мужьями в гости съехались, и младшие такоже все здесь. Мы вот сейчас тут стоим, а изо всех окон, что на эту сторону выходят (он коротко указал рукой), на нас десятки глаз украдкою глядят. Меня среди домашних и приходских почитают человеком достойным, правил самых строгих да честных. И вдруг всем поголовно, вплоть до распоследнего слуги открыто будет, что отец их, муж, хозяин и опора верная… Нет! Еще раз повторю: не желаю я такого позора! Хоть режь меня, а в дом не впущу, костьми лягу!

Речь его, вначале звучавшая вполголоса и довольно сдержанно, постепенно становилась всё более громкой и сумбурной, к концу своему перейдя почти что в крик. А на лице князя Стерха выражение некоторого непонимания столь же постепенно заменялось растущим удивлением. Седые брови сошлись над переносицей:

– Постой-ка, торговый человек Дан-Варфоломей! Пожалуй, я начинаю догадываться кое о чем. Яви милость, поведай мне – только теперь опять, как и вначале, с толком да с расстановкой, – что именно эти твои серьезнейшие люди говорили о способах дознания князя Ягдара. И очень постарайся быть точным при том.

Годы и богатый жизненный опыт Государева гильдейца помогли ему быстро вернуться в прежнее состояние:

– Да, княже. Прости… Точных слов передать не возьмусь, не смог запомнить их, будучи потрясен до самых основ своих. Но за общий смысл ручаюсь… – голос его сделался еще более отстраненным. – Говорено же было, что князь Ягдар-де имеет дар видеть ясно всё соделанное любым человеком: что в настоящем, что в прошлом; все его грехи – явные, тайные и забытые, даже все помыслы потаенные: самые постыдные, самые гнусные. А после являет сего человека, вывернутого наизнанку, на всеобщий глум и поношение. И всё сокровенное знание о нем в готовом виде в разумы окружающих внедряет. Вот так. Теперь сам скажи, княже: кому захочется итог жизни своей видеть таковым?

Он сглотнул, заговорил глуше и с явным трудом: