Допрыгались! И добегались! Как дети малые. Сам не знаю, почему поддался игре, которую Мстислава мне навязывала, пока мы шли от Киева к Чернигову. Она срывалась в галоп на своей кобылке. Резвая у неё животинка оказалась. Она легче моего Ворона, да и на княгине доспеха не было, как на мне. Приходилось моему коню не сладко, чтобы угнаться за обеими по снегу. Но догоняли. Или это Мстислава позволяла нам их догнать. Догоняя выхватывал её из седла. Спрыгивал с коня и начинались игрища. Кто кого закопает в снегу или быстрее засыплет снегом. При этом не забывая целоваться. Или просто падали в снег и лежали так, на спине, глядя в морозную синеву неба. Личная охрана не успевала за Мстиславой. Они тоже все были бронные. Тем более жена бросалась вскачь не предупредив. Ко мне даже Избор подошёл и пожаловался. Сетовал, что нельзя так, тут леса глухие, мало ли что может произойти. Просил запретить княгине такие выходки. Я разговаривал с ней. Но она только смеялась. Говорила, если любишь — догонишь. Боян только хмурил брови и тоже смотрел неодобрительно. Сначала молчал, но потом не выдержал:
— Ты князь поумерь Мстиславу.
— А что так, Боян?
— Как что? Вы как дети малые. Всё друг за другом набегаться не можете? Сколько уже как муж и жена? Остепенится нужно! То непотребством на глазах у всего войска занимаетесь, то беготню устраиваете. Не по покону это, отцами и пращурами нам завещанным. Ладно бы простые были, пусть и бояре даже. Но вы князь с княгиней! На вас же всё войско смотрит. А сопливые, такие как Первуша или вон, Рольв-нурман с Вас пример берут. Глядишь, скоро и Первуша со Звениславой бегать так же начнут. И остальные сопляки. Вон из полона, девок много молодых. Что теперь, если все бегать начнут, куда мы так уйдём? И скачет она у тебя как оглашенная! А если не праздна?
— Думаешь?
— А чего тут думать? Сама-то молчит?
— Молчит.
— Так поспрошал бы её. Чай муж ты ей, а не кто-то.
— Спрошу. Придём в Чернигов, спрошу. Не ворчи, Боян. Просто молодость это, любовь. Кровь играет.
— Кровь у них играет. Всё наиграться не можете. Быстрее бы затяжелела она. Серьёзнее нужно быть.
— Может мне её связать и в возок усадить?
— И связал бы! А Избор двух воев рядом с ней приставил бы и не пускали бы они её ни куда!
Я посмотрел удивлённо на боярина.
— Боян, ты сам понял, что сказал? Тебе своих кметей не жалко? Да они от одного её бешеного взгляда убегут.
— Не убегут.
— Убегут. Ты же сам такую деву воспитал. Эта сидеть на привязи не будет. Верёвку перегрызёт, а заодно и горло своему пленителю. Знаешь, как её уже звать на Руси стали?
— Знаю. — Боян оскалился в довольной усмешке. — Вятской волчицей. Это хорошо. Пусть боятся.
— Ну да! Боятся, значит уважают!
— Истину говоришь, князь. Уважают сильных и боятся их. А со слабыми никто не считается. И всё же в возок я бы её усадил.
— Ладно, Боян, не ворчи. Усажу. Обещаю.