Княжна Мстиславская

Вчера же он заметил на столе царя печатные листы, прищурившись, прочёл несколько строк. Это был «Остров святых», написанный умершим царевичем Иваном.

— Тоскует по сыну государь, — понял дьяк. — И оберегает потому Фёдора. Ладно, что же Годунову-то сказать?

Но додумать он не успел, в горницу ввалился Лютый.

— Садись, — мотнул головой на скамью у дверей Щелкалов. — Слушай.

Не спеша, вспоминая наказы Грозного, дьяк начал говорить. Лютому надлежало передать ответ прямо Петру Скарге и больше никому.

— Там Антон Поссевино трётся, наверное, в Вильно, — Щелкалов сорвал мясо с хребта у леща и начал потихоньку его жевать, сплёвывая на стол мелкие косточки. — Ему ничего не сказывать.

— Дело сделаю, не впервой, — Лютый выпрямился, поставил перед собой саблю, висевшую в деревянных, обшитых кожей ножнах и сложил на темляк ладони. — Про колдуна что скажешь?!

Дьяк сделал большие глаза и махнул на литвина рукой, потом опасливо огляделся. Бросив недогрызённого леща, встал, не спеша обошёл горницу и присел рядом с Лютым.

— Колдун не нашего ума дело, — прошептал Щелкалов. — И ты не торопись. Царская воля в нём. Не дай бог, что случится.

Он покосился на дверь.

— К Бельскому его вечером зовут, больше ничего тебе не скажу, — сказал дьяк.

Литвин исподлобья глянул на него.

Щелкалов встал, в углу горницы, поплескал руками в деревянном ведре, вытер их о кафтан и вернулся за стол.

— Эй, кто там есть?! — крикнул он.

Тут же дверь распахнулась, вбежал подьячий.

— Вельяминова позови сюда, — велел дьяк. — И Кобылина с подьячими его.

Вскоре званые явились и при них Щелкалов передал Лютому кожаную суму.

— Письма великого князя царя Ивана Васильевича каштеляну виленскому Евстафию Воловичу и дочери своей названной Марии, — дьяк оглядел присутствующих. Те закивали, давая понять, что видели, как он отдал почтовую суму.

— Езжай не медля! — надменно сказал Щелкалов.

Лютый склонил голову и вышел.

— Ступайте, — сказал Щелкалов остальным и остался один.

Многоопытный царедворец размышлял, всё ли он сделал верно. Письма царские отправил, правда, написаны они его рукой. На всякий случай. Вдруг кто перехватит послания иезуитам. Государь будет ни при чём, да и написаны они так, что только ведающий разберётся. Да и печать там Висковатого, если чужаки станут читать, вовсе запутаются.

О том, что царь шашни с иезуитами затеял, он Годунову сообщил, пусть что хочет, то и делает. Ему так это на руку. Придут сюда римские правители, они англичан вышибут, а то те наловчились доносы царю на Щелкаловых таскать. Так что при новой власти не пропадёт дьяк. Можно и веру поменять, бог то один на всех.

А Иван Васильевич крепко сдаёт. Слезливый стал, всё грехи замаливает, за убитых дары по монастырям рассылает. Щелкалов вспомнил, как казнили дьяка Висковатого. Хохотал тогда государь, глядя на муки нечеловеческие, что терпел глава Посольского приказа. А сейчас молитвы за упокой Висковатого приказывает, даже митрополиту. Боится встречи на том свете.

Как же с колдуном быть? Хотя это не его забота, пусть Лютый разбирается. Царь разноглазого на Литву шлёт, там и встретятся. Лишь бы письма успел передать. А там, что хочет, то пусть и делает с колдуном казацким. Щелкалову до них никаких забот нету.

Тень, мелькнувшую справа, заметил Ефим Пятница. Не раздумывая, он одним движением выхватил саблю и рубанул. Что-то звякнуло, и тут же послышался сдавленный крик.

— Грабят! — крикнул Арефий и приученные к этому тревожному воплю кони сразу понесли. Сзади грохнуло раз, другой! Обернувшийся Егор увидел при вспышке выстрела лицо Лютого. Этой ночью ротмистр поджидал их со своими людьми среди заборов в узких московских переулках на Ивановой горке.

Лошадь под Ефимом споткнулась и он кубарем вылетел на дорогу.

— Стой! — бешено закричал Егор. Резко осадив своего коня, он развернулся. Тут же что-то ударило его в грудь, прямо в незажившие ещё после кулачного боя ранки. Оскалившись от боли, Егор пригнулся и выдернув ноги из стремян, прыгнул на землю.

Небо до этого было затянуто тучами, а тут вдруг появился просвет и оттуда полился вниз лунный свет. Впереди, справа, шатаясь, тащился к забору монастыря Ефим, сзади его билась раненая лошадь. А прямо на Егора набегали сразу трое, с саблями в руках.

— Молись, колдун! — заорал Лютый, с размаху опуская саблю ему на голову.

Но сзади грохнул выстрел. Это стрелял Арефий. Пуля прошла мимо, но на миг остановила атаку литвинов и удар скользнул по толстому рукаву шубы. Егор выдернул саблю из запутавшихся в ногах ножен и не раздумывая, ударил сбоку, наискось по Лютому. Но тот смог отбить удар.

Тут же справа от него появился литвин. Он в длинном прыжке, вытянув перед собой саблю, попытался достать Егора. Тот не успевал отбить укол и потому просто упал и откатился в сторону.