Княжна Тараканова

Он, переваливаясь, без памяти бросился в коридор и более не возвращался. Из подвального яруса дома послышались неистовые крики. Во двор из ворот сада с фельдфебелем быстро прошла кучка солдат. Грабеж, очевидно, на время прекратили. Настала тишина. Прошло еще более часа. Мучимый сомнениями и тревогой за свою участь, Базиль то лежал на кушетке, то ходил, стараясь угадать, почему именно его задержали. Ему в голову опять пришла мысль о побеге. Но как и куда бежать? Загремели шпоры. Послышались шаги.

Явился штабный чиновник. Он объявил, что неаполитанский король, задержанный в Кремле императором Наполеоном, возвратился и теперь обедает, а после стола просит его к себе. Перовского ввели в приемную верхней половины дома. Здесь он опять долго дожидался, слыша звон посуды в столовой, хлопанье пробок шампанского и смешанные шумные голоса обедающих. В кабинет короля он попал уже при свечах. Мюрат, с пасмурным лицом, сидел у стола, дописывая какую-то бумагу.

– Какой день, капитан! – произнес он. – Я вас долго оставлял без обещанной аудиенции. Столько неожиданных неприятных хлопот… Садитесь… Вы – русский образованный человек… Нам непонятно, из-за чего нас так испугался здешний народ. Объясните, почему произошло это невероятное, поголовное бегство мирных жителей из Москвы?

– Я затрудняюсь ответить, – сказал Базиль, – мое положение… я в неприятельском стане…

– Говорите без стеснений, я слушаю вас, – покровительственно-ласково продолжал Мюрат, глядя в лицо пленнику усталыми, внимательными глазами. – Нам, признаюсь, это совершенно непонятно!

Перовский вспомнил угрозы дворецкого и пучок соломы.

– Москва более двухсот лет не видела вторжения иноземцев, – ответил он, – не знаю, как еще Россия встретит весть, что Москва сдана без сопротивления и что неприятели в Кремле…

– Но разве мы – варвары, скифы? – снисходительно улыбаясь, произнес Мюрат. – Чем мы, скажите, грозили имуществу, жизни здешних граждан? Нам отдали Москву без боя. Подобно морякам, завидевшим землю, наши войска, при виде этого величественного древнего города, восклицали: «Москва – это мир, конец долгого, честного боя!..» Мы вчера согласились на предложенное перемирие, дали спокойно пройти вашим отрядам и их обозам через город, и… вдруг…

– Наша армия иначе была готова драться в каждом переулке, в каждом доме, – возразил Перовский, – вы встретили бы не сабли, а ножи.

– Так почему же за перемирие такой прием? Что это, скажите, наконец, за пожар? Ведь это ловушка, поджог! – гневно поднимаясь, произнес Мюрат.

– Я задержан со вчерашнего вечера, – ответил, опуская глаза, Перовский, – пожары начались сегодня, без меня.

– Это предательство! – продолжал, ходя по комнате Мюрат. – Удалена полиция, вывезены все пожарные трубы; очевидно, Растопчин дал сигнал оставленным сообщникам к общему сожжению Москвы. Но мы ему отплатим! Уже опубликованы его приметы, назначен выкуп за его голову. Живой или мертвый, он будет в наших руках. Так нельзя относиться к тем, кто с вами был заодно в Тильзите и в Эрфурте.

– Ваше величество, – сказал Перовский, – я простой офицер; вопросы высшей политики мне чужды. Меня зовет служебный долг… Если все, что вам было угодно узнать, вы услышали, прошу вас – прикажите скорее отпустить меня в нашу армию. Я офицер генерала Милорадовича, был им послан в ваш отряд.

– Как, но разве вы – не пленный? – удивился Мюрат.

– Не пленный, – ответил Перовский. – Генерал Себастьяни задержал меня во время вчерашнего перемирия, говоря, чтобы я переночевал у него, что вашему величеству желательно видеть меня. Его адъютант, проводивший меня сюда, вам это в точности подтвердит.

Мюрат задумался и позвонил. Послали за адъютантом. Оказалось, что он уже давно уехал к своему отряду, в Сокольники.

– Охотно вам верю, – сказал, глядя на Перовского, Мюрат, – даже припоминаю, что Себастьяни вчера вечером действительно предлагал мне, на походе сюда, выслушать русского офицера, то есть, очевидно, вас. И я, не задумываясь, отправил бы вас обратно к генералу Милорадовичу, но в настоящее время это уже зависит не от меня, а от начальника главного штаба генерала Бертье. Теперь поздно, – кончил, сухо кланяясь, Мюрат, – в Кремль, резиденцию императора, пожалуй, уже не пустят. Завтра утром я вас охотно отправлю туда.

Перовского опять поместили в музыкантском флигеле. Проходя туда через двор, он услышал впотьмах чей-то возглас:

– Но, моя красавица, ручаюсь, что синьора Прасковья будет уважаема везде! (Mais, ma belle, je vous garantie, que signora Prasḱоvia sera respectee partout!)

– Отстань, пучеглазый! – отвечал на это женский голос. – Не уймешься – долбану поленом либо крикну караул.

XX

Базиль, не раздеваясь, улегся на кушетке. Ни дворецкий, никто из слуг, за толкотней и шумом, еще длившимися в большом доме, не навещали его. Он всю ночь не спал. Утром к нему явился тот же штабный чиновник с объявлением, что ему велено отправить его с дежурным офицером к Бертье.