Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду

Вечером во время богослужения Гермогену тайно подали грамотку. И в ней было написано, чтобы уберёг Ксюшу и Катерину от разбоя. Защемило сердце. Понял, что разбой задуман Салтыковым и Андроновым, как они грозились. Гермоген велел вести службу протопопу Терентию, а сам с Николаем ушёл в свои палаты, позвал Сильвестра и сказал ему:

— Сын мой, ноне к полуночи приготовь два крытых возка. Все мы покинем Кремль.

Сильвестр ни о чём не спросил Гермогена, но к назначенному часу всё было готово для отъезда. И ровно в полночь Гермоген и его домочадцы, собрав, что могли унести из ценностей, сели в повозки и покинули патриарший двор. Но возле Фроловых ворот к ним подошёл Михаил Салтыков и спросил патриарха:

— Ты задумал убежать, святейший? Так не быть сему!

Гермоген понял, что хотя стражу от палат убрали, но он оставался под арестом и за стены Кремля его просто так не выпустят.

— Изыди, — сказал Гермоген Салтыкову и крикнул стражам: — Эй, поднимите решётки!

— Не велено им, святейший! Вернитесь в палаты, лучше для вас...

Пока Гермоген и Салтыков пререкались, из второго возка появились Сильвестр, Катерина и Ксюша. Мать и дочь шли к воротам, и стрельцы почувствовали, что от них исходит какая-то неведомая сила и прижимает их к воротам. Стрельцов охватил страх, дрожащими руками они подняли решётку и побежали из Кремля. Сильвестр не мешкая погнал лошадей, но Салтыков схватился за саблю и бросился на Сильвестра. Ведун увернулся от удара и перехватил князя за руку, сабля упала на землю, а рука князя налилась свинцом и плетью повисла вдоль тела. Гермоген выехал из Кремля, Катерина, Ксюша и Сильвестр сели в возок, и кони помчали в сторону Данилова монастыря.

А пока ехали, Гермоген пришёл в себя от переживаний за судьбу ближних и задумался. Да и думал недолго. Понял он, что сам не имеет права покидать Кремль. Там его боевое место. И лишь только приехали в монастырь и патриарха встретил архимандрит Ефимий, он поручил тому Катерину и Ксюшу, попросил их уберечь от татей и вернулся в возок, велел Николаю гнать лошадей обратно в Кремль. Он даже не позвал с собой Сильвестра. Но ведун, попрощавшись с Катериной и выложив из возка добро, укатил следом за патриархом.

Утром, лишь рассвело, Гермоген появился в Успенском соборе. Он был в торжественной святительской голубой мантии, в клобуке, с панагиями и животворящим крестом, с посохом святого Петра. В соборе было людно, все ждали слова патриарха. Он же тропарь Пресвятой Богородице зачал:

— «Днесь спасения нашего главизна и еже от века таинства явлений Сын Божий, Сын Девы бывает...»

И началось движение крестного хода. Услужители поспешили за осляти, священники выносили чудотворные иконы, хоругви, выходили на Соборную площадь. Туда же сходились священнослужители из других соборов и церквей, из монастырей Кремля.

И ляхи в тот же час зашевелились. По Кремлю зазвучали команды. Уланы бежали в конюшни, седлали лошадей, скакали на площади, сотнями покидали Кремль, занимали улицы близ Красной площади: Тверскую, Моховую, Пречистенку. Там пушкари затаились возле спрятанных и заряженных пушек — все ждали боевых команд.

Гермогену привели низкорослого бахмута в белом чехле с длинными ушами. Это и был «осляти». Патриарха усадили в седло. Князь Гундуров взял коня под уздцы и повёл его на Красную площадь. Процессия медленно двинулась следом. И зазвучало пение псалмов. На пути шествия попадались редкие нищие, юродивые, блаженные и совсем мало было видно горожан. Город будто вымер. Всё было не так, как в прежние времена: уныло, прискорбно. Но Гермоген ехал с гордо поднятой головой, ветер трепал его белую бороду. Поляки, что стояли пообочь мостовой, ловили на себе суровый, а то и гневный взгляд патриарха.

Гермоген следил за поведением поляков. Уланы и их командиры вели себя спокойно. И не было похоже, что они таят в себе злой умысел, что им велено напасть на мирное христианское шествие. Да Гермоген не мог знать, что поздним вечером накануне Жолкевский и Гонсевский отменили свой приказ, потому как решились на другое, ещё более жестокое злодеяние.

Не знал планов поляков и князь Михаил Салтыков, наблюдавший за крестным ходом с Никольской улицы. Он почернел от ярости: почему поляки не начинают побоище, как договаривались? Кто заставил поляков отказаться от задуманного?

И крестный ход завершился мирно и тихо. И горожане, что табунились скрытно по дворам с припрятанным оружием, стали расходиться по домам, ещё не ведая, что им осталось лишь два дня безмятежной жизни. Над Москвою собирались грозовые тучи.

И в понедельник в Москве ещё было тихо. Но ощущение грозы нарастало. Вездесущий Сильвестр к вечеру вернулся в палаты с торжища на Варварке. Там теперь больше торговали слухами. Брали за них мало, разве что ковш пива или браги. Но цена слухам большая была. Узнал Сильвестр, что к Москве подошло ополчение из Рязани. Привёл его боярин Прокопий Ляпунов. Да близ Серпуховской заставы появился с калужанами князь Дмитрий Трубецкой. А ещё спешил с ратью из Владимира князь Литвинов-Мосальский.