Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду

Вскоре же и Гермоген тронулся в путь. И было угодно Всевышнему, чтобы на его пути не возникли никакие преграды и препоны. И в ночь соловьиного праздника, накануне Барыш-дня Сильвестр встретил Гермогена и Катерину близ Сретенских ворот перед въездом в Белый город. Стражники открыли ворота без помех. А причиной ноне было то, что Москва гуляла в честь прибытия послов польского короля Сигизмунда, вельможных панов Гонсевского и Оленицкого со свитою. Оно с чего бы москвитянам гулять, но стражи самозванца повсюду были беспечны и пьяны. Перепадало им оттого, что в Кремле всё ещё продолжался свадебный пир в честь царя и царицы. Балы возникали то в одном дворце Кремля, то в другом, то выплёскивались на кремлёвский двор. Уже неделю царица не знала устали от танцев с польскими кавалерами, потому как была в родной стихии и это её радовало. Она только успевала менять платья и, сменив дюжину русских нарядов, вновь вырядилась во французские лифы и фижмы.

Царь развлекал послов. При них он приглашал во дворец польских солдат, угощал их вином и сам пил с ними за своё и за их здоровье. Ради послов Лжедмитрий вырядился в польский костюм. А когда наступил пир в честь Гонсевского и Оленицкого, то из русских вельмож на него были приглашены только дьяк Афанасий Власьев и князь Рубец-Мосальский. Да и то лишь для того, чтобы они выискивали среди стрельцов кулачных бойцов, коих приводили к секретарю Лжедмитрия Яну Бучинскому. Он их осматривал, как лошадей на торгу, и допускал или не допускал к бою.

В Золотой палате для польских и русских бойцов расчистили место, они попарно выходили — и по команде «царя» начинался поединок. Да получалось всё лишь на потеху польским послам, потому как Власьев, Мосальский и Бучинский подбирали таких стрельцов, которых они заведомо выставляли для битья. И тут уж краковские бойцы выглядели настоящими героями. Они и впрямь умели драться. Лжедмитрий восторгался польскими бойцами. Он был весел и беззаботен. Или это только казалось, потому что неожиданно совершил такой поступок, который вряд ли рискнул бы совершить в хорошем расположении духа.

Когда начались танцы, он внимательно смотрел, как и с кем танцует Марина. А она завоёвывала сердца кавалеров. И все они снимали перед нею головные уборы. И вот в одной кадрили с нею уже танцевали послы Гонсевский и Оленицкий, да не сняли своих шляп. И самозванец немедленно приказал Яну Бучинскому передать послам его повеление: снять перед царицею шляпы.

— А не то прикажу и головы снять! — крикнул он вслед своему секретарю.

Послы уважили царя, и кадриль набрала новую силу. Но в эти минуты общего ликования Лжедмитрию показалось вдруг, что шут пана Юрия Мнишека Антонио Риати вовсе не шут. Царь подозвал тестя и спросил:

— Ты кого привёл во дворец, ясновельможный пан, кого? Это же мерзкий бес! Это бес! — Лжедмитрий огляделся вокруг и увидел, что все, кто танцевал кадриль, вовсе не люди, а бесы. И вокруг него бурлит-клокочет бесовский шабаш. Лжедмитрий не выдержал и убежал из Золотой палаты в опочивальню и впервые за многие годы опустился на колени и стал просить Бога, а затем и сатану, чтобы они приблизили день расправы над россиянами. Приближающийся день семнадцатого мая, роковой сорок первый день, который нарекла ему ведунья Катерина, как кара Божья поразил его разум. И всё поведение Лжедмитрия в эти последние часы жизни противоречило здравому смыслу. Всё понимая, всё помня из того, что услышал от ведуньи, он ничего не делал для того, чтобы как-то обезопасить себя в роковой день. Он даже не представлял себе, как это можно сделать. Он покорился воле Судьбы, как покорялись Всемогущей Богине сотни властителей прошлого.

Лжедмитрий вспомнил, как всего год назад он был неуёмен в своих делах, и за что брался — всё у него получалось. Он шёл к Москве, к трону, и на пути не оказалось преград, которые он бы не одолел. И не было в нём никакой покорности Судьбе или чему-то подобному. В ту победную пору Лжедмитрий ликовал, радовался своим успехам в битвах с войском Бориса Годунова. Он гордился собой и в то же время смеялся над неудачником царём Борисом. Теперь, оказавшись почти в том же положении, что и Годунов, он не нашёл ничего лучшего, как только предаваться пирам, безрассудному веселью и мотовству.

Он не мог сказать, что толкало его на то, чтобы раздавать сокровища Кремля, которые копились русскими государями столетиями.

Вечером шестнадцатого мая он по просьбе Марины показал её родственнику пану Немоевскому драгоценности государственной казны. И когда Немоевский с дрожью в руках рассматривал украшения великой княгини Анны, ласкал пальцами рубины, изумруды, топазы, жемчужные ожерелья и алмазные нити, Лжедмитрий с мальчишеской бравадой подарил Немоевскому эти бесценные сокровища Кремля.

В ночь с шестнадцатого на семнадцатое мая Лжедмитрий так и не сомкнул глаз. Лишь под утро он ушёл из своей опочивальни на половину Марины и, изнурённый молением и страхом, замер в её объятиях и, кажется, задремал.