Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду

В сумерках просторного майского дня Гермоген задумал навестить свою крестницу Ксюшу. Сам бездетный, тянулся он душою к Божьим посланцам. А в тайниках души возникло желание посмотреть на Ксению Годунову. Многажды дивился он её красе ангельской. А последний раз видел он её в ту пору, когда Бориса Годунова на царствие венчали. Стояла она тогда близ алтаря, и Гермогену казалось, что сейчас сойдёт с небес Всевышний и возьмёт её к себе в райские кущи. Теперь Гермоген страдал за неё, грешную, сожалел о несчастной участи, достойной лучшей доли женщины.

В тереме его встретили с радостью. Маленькая Ксюша подбежала:

— Дедушка, ко мне ангелочки прилетали, как глазки засочились.

— Это Боженька тебя не забывает. Скажи ему спасибо. — И сам женщинам сказал доброе слово: — Мир и благость вам, рукодельницы.

Катерина и Ксения пелену-убрусец вместе вышивали, но отложили рукоделье, встали, поклонились Гермогену.

— Благослови, владыко, — попросила Катерина.

— Благословляю Господа за милосердие. Благословляю вас за терпение. Аминь. — И Гермоген перекрестил Ксюшу, Ксению и Катерину, а после сел на скамью, взял на руки Ксюшу, гладил её буйные огненно-рыжие волосы и тихо говорил: — Я стар, ищу утешения и нахожу вблизи вас.

— Дай Бог сил и крепости тебе, владыко. Токмо и ты приносишь нам утешение, — ответила Катерина.

— Знаю, ясновидица, спасибо. Твоими словами движет Матерь Богородица. И потому просить тебя хочу...

— Дабы песню спела. Аз приготовила, как Добрыня неузнанный да в скоморошьем платье в гости к князю Володимиру Киевскому пришёл. И тихо запела:

Он натягивал тетивочки шёлковые,Тын струночки да золочёные,Он учил по струнам похаживать,Да он учил голосом поваживать.Играет-то он веды во Киеве,А на выигрыш берёт во Царе-граде...

Голос у Катерины стал поглуше, не то что когда впервые услышал её в Казани на своём подворье. Но усладу нёс превеликую. Да заметил Гермоген, что и Ксения стала подпевать Катерине. Но пока ещё не звенели серебряные колокольцы в её голосе, пока он был тих, как утренний ветерок или лесной ручей, а от певуньи, от её прекрасного лица глаз нельзя было оторвать. «Господи, да не позвать ли мне иконописца Марсалина, дабы лик её изобразил?»

Он повыиграл во граде Киеве,Он во Киеве да всех поимённо...

Уже в полную силу голоса запели Катерина и Ксения, принося усладу сердцу, покой возбуждённому разуму.

Тут на пиру игры заслушались,И все на пиру призамолкнулись.Сами говорят да таково слово.«Солнышко Владимир стольно-киевский!Не быть этой удалой скоморошине,А кому ни быть надо русскому,Быть удалому да добру молодцу».

Гермоген в сей миг Иова вспомнил. И подумал, что завтра же надо послать в Старицы клириков из Кремля. Да чтобы немедля примчали его в Москву. «Како можно держать патриарха в глуши ссыльной?» А женщины поют. И маленькая Ксюша что-то подпевает-выговаривает, пригревшись на коленях у Гермогена.

Говорит Владимир стольно-киевский:«Ах ты эй, удала скоморошина!За твою игру да за весёлую,Опущайся-ка из печи, из запечья,А садись-ка с нами за дубов стол,А за дубов стол да хлеба кушати.Теперь дам я ти три места три любимых:Перво место сядь подли меня,Друго место супротив меня,

Третье место куда сам захошь,Куда сам захошь, ещё пожалуешь...

Песня звучала в самую силу, а внизу заскрипели дубовые ступени под тяжёлыми сапогами, и влетели в терем Сильвестр и князь Михаил Скопин-Шуйский. Разгорячённые, взволнованные. Встали у порога. Вперёд вышел князь Михаил:

— Отче владыко, дозволь молвить?

— Говори, сын мой.

— Князь Василий Иванович просит скоро же к нему приехать.

— Какая беда случилась? — опуская Ксюшу на пол, спросил Гермоген.

— Беду отвратили. Да Богдану Бельскому трон Мономахов доступным показался.

Катерина глаз не спускала с Михаила, подумала, печалуясь: «Вот бы кому царём-то быть, светлой головушке. Ан не дано, не вижу ясности в его судьбе».

Ксения Годунова украдкой бросала взгляды на молодого князя. И слёзно стонала её душа: «Господи, рабой готова ему быть, коль супругой не дано. Тяжела я, тяжела любодейчищем! — И закричала её душа: — Да освобожусь от плода сатанинского! В ноги брошусь к Катеньке, упрошу...» — Что же князь Василий? — спросил Гермоген.