Читаем Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду полностью

— Совета ищет твоего, владыко, — ответил князь Михаил. — Проводи к нему, сын мой, — попросил Гермоген князя и покинул терем.

Сильвестр подошёл к Катерине, поцеловал её, приласкал Ксюшу.

— Ухожу и я. Рядом с владыкой буду.

Михаил сделал три шага к Ксении, остановился в нерешительности. Она подняла лицо, и князь увидел в её глазах теплоту и ласку. И Михаил сделал последние шаги, обнял Ксению, поцеловал её и руки поднял, которые она держала как плети, приложил к своему лицу. Он улыбнулся Ксении и поспешил за Гермогеном. А Ксения долго стояла неподвижно, и по её лицу ручьём текли слёзы.

* * *

На подворье Шуйского, обнесённом тыном из толстых дубовых жердей, Гермогена ждала карета, запряжённая четвёркой ногайских чёрно-белых коней. Гермогену помогли сесть в карету, рядом оказался верный Сильвестр. Михаил вскочил на коня и поскакал с группой верховых воинов впереди кареты.

Гермоген был обеспокоен тем, что случилось в Кремле. И тут он понял, что совершил большую ошибку. Испокон было в межцарствие, что власть в державе брала в свои руки церковь. И кому же, как не ему, митрополиту, коего первосвятитель русской церкви Иов принародно на Красной площади благословил на патриаршество, было велено сделать сей шаг.

— Как же худо оплошал, — казнил себя Гермоген. И прикидывал, что предпринять. И было очевидным одно: первостатейно взять под крепкую стражу государев дворец, дабы через дружину ни один тать вроде Богдана Бельского не посягнул безгласно занять Мономахов трон. «Да такоже важно и патриарший дворец кустодиями обставить. Да Игнатия — самозваного патриарха найти, арестовать и замкнуть в подвале Чудова монастыря до суда, — расставлял меты на своём пути Гермоген. — Казну обезопасить от разбоя. Приказам повелеть работать исправно, чего для новых управляющих подобрать, России, а не самозванцу преданных».

А тут и Красная площадь. Карета остановилась. Верхом на рыжем жеребце приблизился к карете князь Василий.

— Какая справа, княже? — спросил Гермоген.

— Тебя жду, владыко. Вместе нам в Кремль въезжать.

— Войско с тобою?

— Князь Михаил да князь Василий Голицын воеводы над войском.

— Скоро ко мне их, — повелел Гермоген.

Ночь уже наступила. Там и тут зажигались факелы. Всюду на Красной площади табунились стрельцы, ополченцы. Князья Василий Голицын и Михаил Скопин-Шуйский через минуту уже были перед Гермогеном.

— Други княже, знаю вас как истинных христиан, верных России, — громче обычного начал Гермоген. — Посему от имени церкви повелеваю взять под охрану Кремль, царский и патриарший дворцы, соборы и палаты кремлёвские, мосты через реки московские, все ворота и все заставы. Сказанное мною в согласии с Господом Богом. Исполняйте, дети мои.

Умудрённый жизнью князь Василий Голицын и юный, но талантливый полководец князь Михаил поняли, что по воле митрополита Гермогена и церкви они стали в ответе за всё отвоёванное у самозванца в Кремле, в Москве, в России.

— Не пощадим живота, — ответили они и уехали к войску.

Проводив князей взглядом, Гермоген с облегчением вздохнул. Он сделал первый шаг, чтобы взять на межцарствие власть в свои руки. И сей шаг показался ему удачным. И он предпринял другой шаг, сказал князю Василию Шуйскому:

— Садись в карету, сын мой. Нам пора в Кремль.

— Я на коне, — воспротивился Шуйский.

— Прошу тебя, княже. Ты победитель, но ты ещё не царь.

Шуйский знал силу Гермогена. Но знал и свою. И мог бы показать характер, дескать, ему, победителю, больше пристало на коне впереди скакать. Ан нет, покорился воле иерарха. Да и правильно поступил. Потому как помнил, что у него только один истинный покровитель и защитник. И Гермоген порадовался, что князь уступил ему. Значит, быть всему так, как он задумал. И потеснился в карете, принял в неё князя Шуйского, взял под своё испытанное в борении крыло. И ещё одна утешительная мысль пришла: теперь князь Василий Голицын Шуйскому не соперник. Воевода он, и токмо. А ведь мог быть. Ой как просто ноне мог на пути Шуйского воздвигнуться. И то сказать: любимец дворян и войска — это тебе не то что любезный шубникам и торговым людям. Хотя и они, эти денежные мешки, ого какая сила!

С такими мыслями Гермоген въехал в Кремль на Соборную площадь. Но к патриаршим палатам Гермоген не подвигнулся, а велел подогнать коней к Кириллову подворью, где и намерен был расположиться в палатах митрополита Геласия, пока ещё пребывающего в ярославской ссылке.

Распорядившись очистить палаты от скверны и окропить их святой водой, потому как иезуиты постой держали, Гермоген направился в Благовещенский собор. И князя Василия от себя не отпустил.

— Напомним о себе Всевышнему, дабы милость ниспослал на россиян, — сказал Гермоген и взошёл на высокую паперть собора, стал ждать, когда служители откроют врата. Клирики будто сторожили у собора, через какую-то минуту они уже зажигали свечи, лампады, всё готовили к богослужению.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза