Радовало меня одно. Помимо прочего я, разумеется, мог заглянуть и в обиталище Аргиронта. И, судя по тому, в каком отвратительном настроении до сих пор пребывал кошак, смерть Васке и строгий контроль тюремщиков всё-таки достаточно сильно ударили по нему.
Впрочем, долго радоваться мне было сложно. Меня, как и остальную семёрку, теперь регулярно латали целители, так что наше физическое состояние было определённо лучше, чем после первых пыток.
Но вот о ментальном состоянии того же сказать было нельзя.
«Что ты делал во время бунта?»
«Из-за кого начался бунт, кто был зачинщиком?»
«Ты отдавал другим заключённым какие-то команды? Приказывал убивать стражников?»
Эти и схожие вопросы накрепко отпечатались в моём мозгу, повторённые тысячи, если не десятки тысяч раз. Янну был будто заевшая пластинка, продолжая спрашивать одно и то же с одной и той же интонацией снова и снова.
При том что его изобретательность в плане пыток, наоборот, была, казалось, неиссякаема.
Насколько я понял, у него было несколько негласных правил. Не калечить репродуктивные органы и не унижать своих жертв, а также не отсекать слишком больших кусков, видимо чтобы потом мы ещё могли продолжать копать руду. Вот только мне было слишком больно, чтобы поблагодарить его за следование хоть каким-то принципам.
Первым, на третьи сутки, сдался Бадиа, слайм. Пампонгомб сам не спешил относиться к своим последователям хоть с каким-то уважением, действуя исключительно из принципа выгоды. Так что, видимо, его подчинённый в конце концов решил, что терпеть ради ТАКОГО лидера ТАКИЕ муки было слишком.
Бадиа покаялся Янну, что Пампонгомб приказал ему поглотить и растворить тела сотни убитых мной заключённых вместе с кандалами. И, когда глава Форта спросил слайма, знает ли он, кто убил эту сотню, у меня, признаться, сердечко нехило так ёкнуло.
Однако Бадиа, уже не скрывая слёз, побожился, что не знает, и после ещё нескольких часов «расспросов» Янну ему поверил и отпустил. Следующим, к кому у главы Форта появились дополнительные вопросы, стал, разумеется, четвёртый Отец.
И, видимо осознав, что дело уже слишком сильно завоняло керосином, Пампонгомб перестал играть в несознанку и сходу выложил, что прикончил всех я.
На следующие пару дней, не считая периодических отвлечений Янну на остальных заключённых, «допрос» превратился в самый настоящий театр абсурда.
«Кто убил сто заключённых?»
«Тарс».
«Тарс, ты убил сто заключённых?»
«Нет.»
«Кто убил сто заключённых?»
«Тарс».
«Тарс, ты убил сто заключённых?»
.
.
.
Сначала я пытался что-то доказать, напирал на логику, говоря, что не сумел бы этого сделать чисто физически и так далее. Янну ничего из этого не интересовало.
Он продолжал ходить от меня к Пампонгомбу и обратно и, сопровождая свои вопросы всё новыми и новыми истязаниями, задавал одни и те же вопросы. Дошло до того, что Шимгар в один момент не выдержал и ушёл, оставив нас наедине с Янну, извращенцем-Диоклертом и несколькими целителями.
Однако даже у настолько непробиваемого персонажа как Янну, терпение всё-таки было не бесконечным. И после, казалось, миллионной итерации, оно ему, наконец, изменило.
— Знаете, —
услышав что-то кроме: «Кто убил сто заключённых?» и «Тарс, ты убил сто заключённых?», — я даже как будто воспрял духом. — Хватит. Мне надоело. К бунту эти смерти всё равно не имеют прямого отношения. И так как ни один из вас не хочет признавать своей вины, так что я поступлю мудрее. Диоклерт, ты нашёл личные дела той сотни, о которой идёт речь?— Да, —
кивнул главный надзиратель.Ему, похоже, уже тоже немного приелось это однообразие. По крайней мере того экстаза, что я увидел на его лице в первый раз, не было и в помине.
— Совокупный срок, который эта сотня должна была ещё отбыть?
Диоклерт ненадолго замолчал, видимо производя подсчёты.
— Двести семнадцать тысяч восемьсот одиннадцать лет и восемь месяцев, —
наконец выдал он.— Ну вот и отлично. Значит вы, двое упёртых, не покинете Форт тысячи висельников, пока не отбудете наказание за них всех. Если я не разучился считать, то это по сто восемь тысяч девятьсот пять лет и десять месяцев на брата. Диоклерт, запиши.