Книга 12. Пожиратель империй. Часть 3

Больше всех самим собой остался Кримзон, хотя с ним, парадоксально, произошли самые большие изменения. Но даже сейчас, спустя более полувека, общаясь с ним, я часто ловил себя на том, что вспоминаю ещё ТОГО Кримзона — короля Золлы, державшего своего Майигу в подвале.

Его изменения были скорее в глубину. Он стал ещё более вдумчивым, хитрым, тактически мыслящим, коварным. Я, по сути, видел только результат его действий: то, как росла Тарсия. Но стоило углубиться в этот вопрос хотя бы на чуть-чуть, вскрывались десятки и сотни сложнейших махинаций и афер, что проводил Кримзон ради скорейшего достижения желанных целей.

К его счастью, он умел не переходить черту и даже не думал заниматься откровенной мерзостью, как кодла Амалы. Но от того, что Кримзон использовал плюс-минус «правильные» методы, его задачи становились только сложнее. Я мог без стеснения признать, что сам не смог бы добиться и десятой доли того, что сделал для Тарсии он.

Пожалуй, единственным, кто ни капли не изменился ещё со времён мира Драконьих Островов, остался Рейн. Маленький дракончик, которого я оставлял в Тарсии на время захвата Аллеи Кошмаров, который теперь не отлипал от меня, ни когда я спал, ни когда ходил в душ, и которого приходилось насильно запирать в комнате перед тем, как куда-то снова отправляться.

Он сумел превзойти своих родственников из мира Драконьих Островов и стал Нейрагу благодаря благословению Данброка. Но то ли ему было лень, то ли просто не суждено, Майигу он так и не стал даже спустя столько лет и по моим ощущениям уже не стал бы никогда.

Впрочем, ничего плохого в этом я не видел. Должен же был хоть кто-то во всём этом хаосе, кто мог остаться самим собой. Тем более что и мне самому было куда приятнее то, что Рейн оставался просто моим питомцем, которого можно было аккуратно почёсывать под подбородком, мучая слишком долгим молчанием парня моей приёмной дочери.

— А что по этому поводу говорят твои родители? — наконец продолжил я «допрос».

— Они… — Тарканд тяжело вздохнул. — Они не понимают, что мои намерения в отношении Руби более чем серьёзные. Отказываются понимать, что бы я ни говорил им. Считают это просто увлечением, как было много раз до этого.

— До Руби ты тоже предлагал кому-то за тебя выйти?

— Нет! — он очень забавно замотал головой. — Никогда! Руби… она — особенная. Господин Тарс, я могу быть полностью честен сейчас?

— Ты ДОЛЖЕН быть честен, Тарканд.

— Тогда заранее прошу прощения за возможные неприятные вещи, которые я скажу. Когда я только познакомился с Руби три года назад, я, как, должно быть, очень многие в моём окружении, не воспринял её всерьёз. Посчитал её просто выскочкой, желавшей использовать меня или тех, с кем я общался, чтобы добиться лучшей жизни. И поначалу моё к ней отношение было… пренебрежительным, если не сказать хуже, о чём сейчас я очень сожалею. Но шло время, и я начал замечать, насколько она отличается. Не стану скрывать, да это и не скроешь, у меня было очень много отношений самого разного рода. Какие-то из них были попытками моих родителей устроить для меня выгодный им брак. Большинство девушек из того же общества, что и я, почти всегда были озабоченные лишь собой и в основном желали использовать меня для самоутверждения. Те, кто был из более низких слоёв, искали славы, денег и роскоши. О тех, кто появлялся просто ради секса, даже лишний раз говорить не стоит. Но Руби… она была настоящей. Было видно, что я её интересую, но она всё равно продолжала быть самой собой, и этим меня зацепила. Очень сильно зацепила, — нежно улыбнувшись лисичке, он взял её за руку.

Руби мягко улыбнулась в ответ. Чёрт, если это был какой-то блеф и игра на публику, то этим двоим можно было смело давать по Оскару.

Вряд ли, конечно, это была игра. По крайней мере лисичка мне бы врать не стала, ей не было никакого смысла. Да и причины такой влюблённости парня я как будто тоже мог понять.

Рождённый даже не с золотой, а с платиновой ложкой во рту. Сын Руйгу и внук Байгу.

Умса, его дед, был, очевидно, противником Катриона, и Наскватч переметнулся к Байгу перерождения именно чтобы насолить своему отцу, с которым у них были отвратительные отношения. Но во внуке Умса, насколько я понял, души не чаял, тем более что внук у него был единственный.

Гиперконтроль и гиперопека со стороны матери и, похоже, довольно наплевательское отношение отца, полностью передавшего всё воспитание сына жене. Всеобщее почитание и лизоблюдство на фоне полной вседозволенности.

У ребёнка в таких условиях было лишь два пути. Либо стать абсолютным мудаком, полностью свыкшимся с мыслью о своём превосходстве над «чернью». Либо, если в ядре личности всё-таки было заложено некое правильное ядро, закрыться от реальности, чтобы не позволять себе снова и снова обжигаться на ненастоящих дружбе, верности и любви.

Тарканд, очевидно, был из вторых, что делало ситуацию одновременно и проще, и сложнее.