Книга 3. Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны

Тем не менее, хоть и с большим опозданием, коллектив Макеева разработал межконтинентальную БРПЛ на твердом топливе РСМ-52. Ракеты этого типа были приняты на вооружение в 1980 году. Они устанавливались на подводных ракетоносцах третьего поколения типа «Тайфун». Лодки типа «Тайфун» являлись крупнейшими атомными подводными лодками в истории подводного флота. Каждая лодка была вооружена двадцатью ракетами РСМ-52. Окончание «холодной войны» отнюдь не означало прекращения работ по совершенствованию межконтинентальных стратегических ракетных вооружений. С отставанием почти в 10 лет американцы пришли к сходной с нами концепции подвижных стратегических позиций и разработали МБР «Миджитмен». Мобильные «Миджитмены» должны были стать единственными стратегическими ракетами наземного базирования США, рассчитанными на выживаемость в условиях ракетно-ядерного нападения. Предусматривалось, что, получив информацию о ракетном нападении, транспортно-пусковые установки с ракетами выходят из укрытий на систему дорог, рассредоточиваются на безопасном расстоянии от базы за то время, которое требуется ракетам противника для достижения территории США. Рассредоточение может быть произведено так быстро, что единственным способом поразить систему ракет может быть огневой ядерный вал, что делает нападение на эти ракеты маловероятным. В мирное время транспортно-пусковые установки с ракетами должны из одного места своего базирования перемещаться по случайному закону в другое, чтобы потенциальный противник не знал их местоположения{1.10}.

Благодаря продолжающемуся совершенствованию ракетных систем обе ракетные державы – США и Россия – обладают сухопутными и морскими подвижными стратегическими ядерными средствами, которые могут уцелеть после «нажатия кнопок» по обе стороны. Человечеству представится случай начать все сначала.

1.7 РАДИОТЕХНИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

В первые годы проектирования межконтинентальных баллистических ракет «нулевого» поколения – Р-7, Р-7А у нас, «Атласа» и «Титана-1» в США – не придавалось особого значения проблемам уязвимости стартовых позиций и длительности дежурства в заправленном состоянии.

Самыми главными показателями, вокруг которых разгорались жесточайшие споры, были максимальная дальность, мощность боевого заряда и точность стрельбы.

Для Р-7 и Р-7А по первьм двум показателям разработчики и военные заказчики так или иначе быстро договорились, ибо при данной конструкции ракеты в ее головную часть закладывался заряд максимальной мощности, масса которого определялась в Арзамасе-16, а это было все равно, что от Бога. Масса всей головной части была фактором, определяющим дальность. Точность, или КВО, на 90% определялась системой управления. Здесь открывался простор для многих альтернативных вариантов.

В наше сознание со времени работы в Германии была заложена истина, что инерциальные автономные системы без радиокоррекции не способны обеспечить высокую точность. И расчеты, и опыт, полученные на ракетах средней дальности, показывали, что для Р-7 без радиоуправления КВО может достигать десятков километров.

Разработчиком систем радиоуправления наших ракет в пятидесятых годах был НИИ-885 Министерства промышленности средств связи (МПСС). Однако ради исторической справедливости колыбелью советских систем радиоуправления по праву должен считаться НИИ-20 МПСС. Из этого института ко мне в Германию в институт «Рабе» в 1945 году приехали Михаил Рязанский, Евгений Богуславский и ряд других радиоинженеров.

В 1946 году группа специалистов по радиотехнике, радиолокации и радионавигации во главе с Рязанским была переведена из НИИ-20 в НИИ-885. Рязанский был назначен главным инженером НИИ-885. Оставшийся в НИИ-20 Борис Коноплев в том же 1946 году получил задание на разработку системы радиоуправления ракетой Р-3 на дальность 3000 км и начал НИР «Н3» по исследованию систем управления ракетами на дальности до 10 000км. Жестокие уроки второй мировой войны для высшего политического руководства страны не прошли даром. Даже на уровне одного министерства считалось полезным дублировать НИРы по сложным системам. На этом не экономили.

С Борисом Коноплевым я не встречался с 1937 года – с того времени, когда прекратились поиски экипажа Леваневского. После этого он был слушателем физфака МГУ, завлабом Института теоретической геофизики Академии наук у академика Отто Юльевича Шмидта, во время войны разрабатывал автоматические радиометеорологические станции для Арктики. В 1943 году он был переведен в НИИ-20, где разработал систему точной радионавигации для самолетов и сдал ее на вооружение, за что в 1946 году получил Сталинскую премию.

В НИИ-20 Коноплев с большим размахом организовал исследовательскую работу по системам точного радионаведения ракет. Я с ним встретился в Капустином Яре уже в 1948 году. Тогда Павел Цыбин в адрес Коноплева пустил эпиграмму, которая начиналась так:

Изучать влиянье струй

Прилетел к нам Коноплюй.