Книга 4. За семью печатями

– Понимаешь, какое дело, возят людей на старье, вот и произошло. Рассыпалась «газушка» по дороге. Пассажиров до Палощелье на лошадях вывезли. Нашенские в сельсовете сегодня ночевали. Надобно за ними ехать самим. Ты сейчас не ездок, отдыхай и выздоравливай, у тебя сегодня ещё и гости… Мы с Иваном скатаемся. Так, что придётся тебе до нашего приезда домовничать и помогать по дому Марии.

– А когда вас ждать?

– Либо ночью, либо завтра утром. Расстояние не маленькое и выйдем мы не сразу, надо найти в деревне топливо.

«Ну что же, – подумал я. – Придётся ещё сутки находиться под одной крышей с местной достопримечательностью – Дашунькой. Она пока засела в своей комнате, но когда мужчины уедут, девочка из логова выберется и опять будет гоголем бродить по дому и прыскать ядом. Ничего, переживу, видал кое-что похуже!»

Я кивнул Добрану Глебычу и направился опять в свою комнату. Распухшее плечо давало о себе знать.

«Хоть бы успело немного подзажить, – думал я. – Иначе обратная дорога для меня покажется ой, какой длинной!»

Улегшись на кровать, я снова открыл томик Некрасова. С бензином Добрану Глебычу и хозяину дома повезло. В деревне они его нашли, может, купили, может, заняли. В подробности я не вдавался. Теперь оба помора собирались в дальнюю дорогу. В сани снегоходов они настелили сена, бросили три овчинных тулупа. Мария Семёновна собрала в дорогу какие- то продукты и термосы с горячим чаем. Когда все приготовления закончились, я зашёл на кухню, чтобы попрощаться с отъезжающими. Оба помора сидели за столом и пили чай.

– Садись с нами за компанию. – показал глазами на стол Иван Фёдорыч.

– Что-то не хочется, – улыбнулся я. – Вы давайте хорошенько заправляйтесь. А мне предстоит домовничать…

– Ты вот что, – посмотрел внимательно, мне в глаза Добран Глебыч. – Попробуй пообщаться с Дашей. И запомни: человек может всё, с условием, если он этого захочет. Понимаешь, если он этого захочет! Надо сделать так, чтобы девчонка захотела измениться.

– Ты зря, Добран! Таким, как моя дочь, хоть кол на голове чеши, – вздохнул Иван Фёдорыч. – Она стервоза с раннего детства. Есть такая пословица: «Родится чёрт с лысинкой с лысинкой и подохнет».

– Была б дура, Ваня, я бы за неё не болел, – повернулся к другу Добран Глебыч. – Не в кого ей быть такой. И по твоей линии все люди как люди и по линии Маши, насколько я знаю, то же самое…

– Ладно, делайте, как знаете! – поднялся из-за стола расстроенный отец Даши. – Нам надо отчаливать, Глебыч, иначе назад поспеем разве что к утру.

– Отчаливать, так отчаливать, а ты вот что, – положил он на моё плечо свою руку. – Его, нашего Ивана Фёдоровича, не слушай, он на девчонке давно крест поставил. А я в душе в неё верю. И потом, видишь, у неё стресс. Это хорошо. Но сам к ней не подходи, жди, когда она сама к тебе пожалует.

– Ждите-ждите, пожалует она, сковородкой по голове! – покосился на нас хозяин дома. – Надежда юношей питает! Давай-ка Глебыч по коням!

Через несколько минут оба помора, вскочив на снегоходы и махнув на прощание, помчались по деревенской улице.

«Ничего себе задание – воспитывать Дашуньку! – посмотрел я им вслед. – Хоть бы у неё не возникло желания выяснять отношения».

Я на своём небольшом опыте хорошо знал, что такое общаться с подобными. Стервозность всегда замешана на глупости. Обычно чем стервознее, тем глупее.

«Какой ум увидел у Дашуньки Добран Глебыч? Была бы умной, не исковеркала бы своей жизни. Впрочем, почему исковеркала? Может, наоборот, всё у неё складывается так, как она хочет? А то, что торгует собой? Не беда, рынок есть рынок! Какая разница, чем торговать, если для человека главное в жизни зелёные? Сколько сейчас таких, наподобие Дашуньки? Красота человека превратилась в товар. Конечно, не сама по себе, но какое это имеет значение?»

Обуреваемый грустными мыслями я снова направился читать Некрасова. Поэзия немного отвлекала, к тому же не хотелось путаться под ногами у Марии Семёновны. Провалявшись на кровати около часа, возможно от пережитого утром, немного успокоившись, я задремал. Сквозь сон было слышно, как в соседнюю комнату, где сидела Дашунька, зашла Мария Семёновна. Очевидно, чтобы уговорить непутёвую дочку пойти позавтракать.

«Мать есть мать, – подумал я про себя. – Хоть какой ребёнок, но душа за него болит».

Проснулся я от голоса хозяйки:

– Юра, к тебе гости пожаловали! Давай-ка иди, встречай.

Вскочив с кровати, я выбежал в прихожую. В ней, переминаясь с ноги на ногу и застенчиво улыбаясь, стояли мои недавнишние «знакомые». У одного было перевязано лицо, но остальные выглядели вполне нормально.

– Ещё раз привет! – протянул я руку перевязанному. – У меня физиономия набок и у тебя, как после Куликовской битвы, по праву нам первым и знакомиться.

– Меня Пашей! – пожал мне руку парень.

– Ну а я Юрий. Вот мы и знаем друг друга.

Познакомившись с остальными ребятами, я пригласил всех на кухню. И когда они, сняв с себя зимнюю одежду, все собрались за столом, я объявил, что у меня такая традиция: настоящие друзья появляются обычно после обоюдного мордобоя.