Хотя эта абсолютная королевская власть и снискала в лице Людовика Святого столь глубокое уважение, не заметно, чтобы он окружал себя очень суровым этикетом. Никакой привратник не задерживал людей, приходивших к королю, когда он сидел у подножия своей кровати, или в своем Парижском саду, или в Венсеннском лесу под сенью дуба и творил суд; его советники сидели вокруг него, и тяжебщики поднимались только в момент, когда разбиралось их дело (§ 59). Если прево госпитальеров приблизился к нему на поле сражения при Мансуре и поцеловал руку (§ 244), похоже, он это сделал скорее в знак любви, нежели выполняя некий церемониал, следов которого нигде больше не обнаруживается. Так, когда Жуанвиль однажды преклонил колено у ног короля, тот сразу поднял его и усадил, прежде чем начать беседу (§ 440). Когда Людовик Святой болел, так что Жуанвилю пришлось отнести его на руках из особняка графа Оксерского к францисканцам, он в качестве больного смирился с получением услуги, которой не мог бы требовать как король (§ 737). Титул
Очевидно, что Людовик Святой не придавал большого значения ни этим языковым формулам, ни прочим условностям того же рода: источником уважения, которое он внушал, было его достоинство короля и христианина, о котором не позволяли забыть, даже при близком общении, скромность его костюма и простота манер. Однажды, когда, сидя на ступеньке своей домашней часовни, он велел сыну и зятю сесть рядом с ним, те не посмели ему подчиниться из страха проявить неуважение, и вместо них бок о бок с королем сел Жуанвиль, «так близко, — пишет он, — что мое платье касалось его платья» (§ 37). Таким образом, Людовик Святой соизволял приближать к себе даже самых смиренных из подданных, смягчая различия, выслушивая жалобы, утоляя скорби, касаясь язв, чтобы исцелить их, одним словом, показывая, что его самоотверженность столь же безгранична, как и его власть.
В царствование Людовика Святого монеты чеканились из биллона — [низкопробного серебра], серебра или золота. Биллоновыми были монеты стоимостью в один денье или в доли денье. Ливр содержал 240 денье, из расчета 12 денье на су. Действительную стоимость турского ливра, за который давали 240 биллоновых денье, можно было бы оценить в 17 франков 59,187 сантима. Но я не думаю, что для определения действительной стоимости турского ливра стоит исходить из этой монеты: денье, используясь только для выплаты мелких сумм или жалованья, выполняли функцию, аналогичную нашей медной монете, а определение стоимости нашего франка на ее основе было бы очень неточным.
Турский серебряный грош, напротив, представляет собой основную базу монетной системы Людовика Святого. Он приравнивался к одному турскому су и имел действительную стоимость 89,244 сантима, откуда следует, что турский ливр стоил 17 франков 84,874 сантима на наши серебряные деньги. Турский полугрош выпускался в тех же условиях, и расчет на его основе дает тот же результат.
Что касается золотого аньеля, он дает совсем другую базу для расчетов. Он имел курс 12 турских су 6 денье и обладал действительной стоимостью 14 франков 17,432 сантима, так что действительная стоимость турского ливра, рассчитанная по этой монете, равнялась бы 22 франкам 67,891 сантима на наши золотые деньги. Это объясняется тем обстоятельством, что в царствование Людовика Святого золото на вес стоило в 12,2 раза дороже серебра, тогда как сегодня, в нашей монетной системе, оно оценивается на вес в 15,5 раз выше, чем серебро.