Книга бытия

На следующее утро, не заходя в класс (там все клокотало), я направился прямиком к директорскому кабинету. Зубовник уже ждал меня. Он был очень хмур.

— Рассказывай, как было, Сергей.

Я рассказал. Директор тяжело вздохнул.

— Плохо дело! Мастер столько на тебя наговорил. Непочтителен, все время поешь или читаешь стихи. Это не преступление, конечно, но все же мастерская… Непорядок. А когда ударил, лицо у тебя было свирепое, как у настоящего убийцы. Короче, он требует твоего исключения — грозится уйти, если ты останешься. И его поддерживает мастер токарного цеха (они дружат) — он тоже собирается подать заявление об уходе.

— Что вы решили?

Директор уклонился от ответа.

— Решит педсовет. Вызовем тебя и мастера. Где найти двух хороших специалистов? Нельзя их терять. Попросил бы ты у него прощения. Может, хочешь куда-нибудь перевестись — на работу или в другую школу? Это можно организовать…

— Я подумаю, — сказал я и ушел из школы, так и не заглянув в класс.

Я ждал вечера: задуманное мной преступление требовало тишины и одиночества. Больше всего я боялся встретиться с друзьями: можно было не удержаться и проговориться о своем плане. Я забрался в глушь Приморского парка и долго сидел около астрономической обсерватории (я еще не знал, что скоро стану здесь работать). Вечером в школе было пусто, только две уборщицы мыли полы. Я забрался в канцелярию и открыл большой шкаф, в котором хранились личные дела (мода на металлические сейфы с замками еще не наступила). Моя папка нашлась на нижней полке. Я перелистал ее — все документы были в порядке. Я взял свое дело под мышку и выбрался на улицу.

С профшколой № 2 «Металл» было покончено.

8

Больше скандалов не было. Мнения на педсовете разделились. Семен Васильевич Воля и еше несколько учителей решительно восстали против моего исключения, слесарный и токарный мастера настаивали. Зубовник нашел выход из затруднительного положения — он заявил, что я сам захотел уйти (правда, директор не упомянул, что хотение это выразилось в краже документов). Ограничились тем, что меня не перевели на третий курс. Не исключили и не оставили — забыли. Меня это вполне устроило.

А вот моих друзей — нет. Наш класс кипел. И не только он — вся школа. Мастеру слесарни не стало житья, он начал побаиваться учеников. Амос как-то крикнул ему:

— Что вы, пьяный, лезете с указаниями? Раньше протрезвитесь!

Дело дошло до того, что дня три его видели «тверезым как стеклышко». Это было настолько невероятно, что я не поверил! Но чудо преображения все-таки пришлось признать — тем более что рассказал мне о нем серьезный Толя Богданов.

Впрочем, мастер меня не интересовал. Было несколько настоятельных задач, требующих немедленного решения. Первая состояла в том, чтобы дома ничего не узнали. Я с содроганием представлял себе, что произойдет, если матери станет известно: меня собирались исключить из школы, я выкрал документы и теперь нахожусь в подвешенном состоянии — с сомнительными намерениями и без реальных перспектив. С этой трудностью я справился достаточно легко: друзья торжественно обещали не приходить ко мне домой — чтобы не отвечать на разные вопросы.

Вторая задача была посложней. Куда идти? Сомнений у меня не было — только в университет. А на какой факультет? Меня качало между двумя: русского языка и литературы и физико-математическим. Долгие — еще до бегства из школы — колебания разрешились в пользу физмата. Я знал литературу лучше, чем математику с физикой, — и без университета не останусь невеждой.

Однако возникли новые затруднения. Примут ли мои документы? Мне оставался месяц до восемнадцати — не придерутся ли к этой нехватке? Каким будет конкурс? Выдержу ли я его?

Ответы нужно было искать в университете. Но двери его (по случаю каникул) были закрыты, приемные комиссии не работали. Оставалось одно — утром уходить из дому и, приткнувшись где-нибудь в затишном уголке, зубрить предметы, вынесенные на экзамены. Дома этого нельзя было делать: мама, конечно, давно примирилась с тем, что я непрерывно читаю, но все-таки не школьные учебники… Она сразу заподозрит неладное — и жизнь будет отравлена.

У меня появился оруженосец — наш одноклассник Володя Полтава. Раньше мы с ним особо не дружили — просто пару-тройку раз я помог ему подсказками и понятия не имел, что приобрел искреннего поклонника. Володя пришел в восторг, узнав, что я накинулся на пьяного мастера, расстроился, когда я бежал из школы, и поддержал мою идею с университетом. В классе спорили: окончательный я дурак или только слегка свихнулся от самомнения? Вступительные экзамены без справки о законченном среднем образовании выглядели авантюрой. Полтава запальчиво меня защищал. Он предлагал пари: я превзойду всех — и клялся, что постарается присутствовать на экзаменах, чтобы потом рассказать, как я держался. К общему удивлению, это последнее обещание он исполнил.