Книга бытия

Было уже поздно, я проголодался — но пойти домой не мог. Я был взвинчен и взбудоражен, словно со мной случилось что-то важное и удивительное. Ничего не было важного, ничего удивительного: подумаешь, встретил давнюю однокашницу! Ну, проводил ее домой, ну, немного поболтали — обыкновеннейшее дело. Но дело было необычайным.

Старая знакомая обернулась незнакомкой. В тот день я и вправду мог натыкаться на столбы и просить у них прощения. Передо мной сияли темные зрачки в разливе голубых до синевы белков, проникающий в душу голос разговаривал со мной… И я невнятно и восторженно твердил про себя любимые строчки:

Зловещий голос — горький хмель —Души расковывает недра:Так — негодующая Федра —Стояла некогда Рашель.[81]

На другой день сразу после лекций я выскочил на перекресток — чтобы перехватить идущую из другого корпуса Фиру. Она была легка и стремительна.

— Вы уже не хромаете, — сказал я. — Неужели все прошло?

— Конечно. Я никогда бы не позволила своей ноге хромать больше одного дня. Что вы делали вчера, Сергей, когда мы расстались?

— Ходил по улицам.

— Долго?

— Не очень. До вечера.

Она недоверчиво посмотрела на меня.

— Но ведь шел снег!

— Он прекратился — и вышло солнце.

— Все равно. Было очень холодно. Не терплю холода! Вы любите зиму?

— Не знаю. Не думал об этом. Вероятно, я люблю все времена года. Но холодные улицы меня завораживают. Особенно если дует ветер. В эти часы я просто не могу находиться дома.

Некоторое время мы шли молча.

— Вы пишете стихи? — спросила она.

— Откуда вы знаете?

— В школе говорили. Вы ходили в литобъединение, устроили там скандал. Составили список присутствующих: Кучер, Колесо, Телега, Лошадь… А один ваш друг выступал в саване. Правда?

— Не в саване, а в ночной рубашке своей тетки. Мы иногда устраивали такие развлечения во время обсуждений.

— Своих стихов вы там не читали?

— Никогда. Я не люблю показывать другим то, что пишу.

— Мне покажете. Я для вас не другая, а просто Фира. Даю задание: принесите мне два стихотворения: одно — лучшее, другое — больше всего вас выражающее.

— Зачем?

— Хочу узнать, кто вы такой. Вы меня иногда пугаете. Здороваетесь со столбами, говорите собакам «вы», пишете стихи, удивляете экзаменаторов знаниями, избегаете девочек, устраиваете дебоши… Правда, что вас с товарищами таскали в милицию за то, что пролезали в кино без билетов?

— Когда вам принести стихи, Фира?

— Сегодня.

— У меня с собой их нет.

— Так напишите! Вечером вы должны быть у меня. Как условились — без фрака, но причесанный. Приходите ровно в семь — без опозданий. Мужчинам опаздывать неприлично, это женская слабость.

— А почему — в семь?

— В половине восьмого придут мои друзья — это их обычное время. Хочу успеть побыть с вами. Итак, до семи, Сергей.

Придя домой, я переворошил шумный ворох исписанных листов. Стихи о любви к Людмиле отмел сразу. Лучшим мне показалось вступление к поэме «Крестоносцы» (я собирался развернуть ее в солидное философско-приключенческое произведение).

На соборах отгремели речи,На путях клубится едкий дым.Едут рыцари, держа ряды,И пылают полевые свечи.Ведьмы ночью облетают стан,Колдуны колдуют по дорогам.Видел вождь во сне единорога,Слух прошел: черт принял папий сан.Быть беде. Низринулись дожди,Всю весну никто не видит солнца,

Почернели новые червонцы,Голод угрожает впереди.Быть большой беде, беде, беде!Кровь пролилась — это не поправить.Восемь крестоносцев в переправеПотонули в ледяной воде.Быть беде! У полевой иконы,Совершая пламенную ложь,Ночью, при луне, сам грозный вождьПросит, плачет и кладет поклоны.

Выбирая второе стихотворение, я долго колебался — и в результате остановился на самом декларативном.