Книга бытия

— Это политика, — с досадой прервала Фира. — Я еврейка — и не горжусь этим. Иногда мне очень хочется скрыть свою национальность. Что нам сказать моему отцу?

Вопрос был несложным — но ответа на него я не знал. Философствовать на тему космополитизма все-таки было гораздо проще. Кстати, впоследствии я часто жалел, что во мне нет еврейской крови: мне было бы гораздо легче жить, если бы меня считали открытым и очевидным евреем, а не прячущимся жидом…

— Боюсь, что есть только два выхода — и оба плохие, — продолжала Фира. — Первый: узнав все, ты отказываешься…

Я зло прервал ее:

— Говори о втором, Фира.

— Второй — скрывать, что мы поженились. Временно, конечно. Ни маме не говорить, ни отцу. Стараться даже не показываться ему на глаза.

— Тогда моим придется тоже не говорить, Фира. Муж и жена! Живут отдельно, с родителями не знакомятся, друзьям не признаются…

— Значит, отказываешься?

— Значит, соглашаюсь. Я же фанатик — и я хочу казни. А рядом со мной — фанатичка, плюющая на обычаи. Пошли, нас заждались в загсе.

В отвратительно тесной и грязной комнатушке сидела пожилая хмурая женщина, фиксировавшая «акты гражданского состояния» — браки, разводы, смерти и рождения. Она неодобрительно посмотрела на нас и осведомилась:

— С чем пришли, молодые?

От волнения я стал развязным.

— С главным молодым делом — хотим повенчаться.

— Ваши документы, — потребовала она.

У нас с собой были только студенческие книжки.

— Эти не годятся, — объявила женщина. — По ним не видно, сколько вам лет. Давайте метрики или профсоюзные билеты.

— Мы не члены профсоюза. А в студенты принимают только тех, кому уже исполнилось восемнадцать, — попытался объяснить я.

Теперь она смотрела на меня с суровым осуждением.

— Меня ваши институты не касаются. Давайте настоящие документы.

— У нас нет других документов, — сказал я почти с отчаянием. Паспортов в стране еще не водилось. Ленин считал их самым позорным явлением царской империи — и потому отменил. Сталин с ним не согласился, но паспорта ввели уже после нашего с Фирой брака.

Женщина немного смягчилась.

— Тогда отыщите двух членов профсоюза. При наличии таких свидетелей — зарегистрирую.

Мы с Фирой вышли на Екатерининскую и, хоть нам было не до смеха, дружно расхохотались.

— Бедному жениться — ночь коротка, — констатировал я. — В смысле: бедному на документы. Что будем делать?

— Я попрошу Женю Нестеровскую, она недавно вступила в профсоюз. А у тебя есть приятели-профсоюзники?

— Кто-нибудь найдется. К тебе сегодня можно прийти?

— Подожди несколько дней. Отец надумал ремонт, обещал принести строительные материалы, собирается руководить работой. Будем встречаться после лекций.

В солнечный день 9-го февраля мы снова подошли к загсу. Фиру сопровождала Женя Нестеровская, меня — Моня Гиворшнер, оба недавние члены профсоюза.

Женщина-инспектор была еще более угрюмой. Перед ней по обе стороны стола на скрипучих стульях разместились «брачующиеся» — хорошенькая полнолицая девчушка, очень взволнованная, и юный торговый моряк в парадной форме. Он нервничал, похоже, больше невесты: не знал, куда деть руки, краснел и бледнел.

Мы четверо пристроились на тяжелых стульях, расставленных вдоль стен.

Наблюдая за процедурой, я стал задыхаться от злости.

— Я заполнила свидетельство о браке, но прежде чем отдать его вам, по закону должна задать обоим один и тот же вопрос, — сурово сказала женщина. — Невеста, вы поинтересовались у жениха, не болен ли он заразными венерическими болезнями?

— Нет, — пролепетала девчушка, скорчившись от стыда.

— Очень жаль. А вы, жених, не скрыли от невесты свои заболевания?

Он держался мужественней:

— Не скрыл, потому что нечего. Я здоров.

— Рада за вас. Но должна предупредить: если вы утаили болезнь, то подлежите уголовному преследованию. Поздравляю с законным браком! Получайте свидетельство. Следующая пара, подсаживайтесь ближе.

Моряк с невестой — теперь уже законной женой — ушли как оплеванные.

Я кипел. Я знал: если она и ко мне обратится с таким вопросом, то я сотворю что-нибудь бешеное, оскорблю ее так, что она ужаснется. Но регистраторша, поглядев на нас с Фирой, заулыбалась — видимо, не увидела в наших лицах намеков на нехорошие болезни.

— Вы уже были у меня недавно, — сказала она. — Значит, нашли знакомых членов профсоюза? Свидетели, давайте свои членские книжки.

Получив свидетельство о браке, мы вышли из тесной загсовской комнатки — как из тюремной камеры. Я огляделся. На противоположной стороне Екатерининской стоял милиционер в парадной форме (в городе недавно ввели постовых). Он подозрительно посмотрел на нас и даже сделал шаг в нашу сторону: очевидно, из загса часто вываливались чересчур веселые и шумные компании.

Я почувствовал острое желание ознаменовать нашу с Фирой радость чем-нибудь этаким…

— Фируся, поздравляю тебя с мужем, а себя — с женой! — сказал я торжественно, и расцеловал ее чуть ли не под носом у стража порядка.