Книга домыслов

– Я с ней вчера разговаривала. У Алисы был ужасно расстроенный голос. Я знаю, что вы близки. Она тебе что-нибудь говорила?

– Ничего такого, – ответил я.

Ложь плохо давалась мне, застревала на языке. Я снова поблагодарил Лизу Рид, повесил трубку и вычеркнул ее из своего списка. Двигаемся дальше. Раина из Шорхема и Елизавета Букер из Центральной библиотеки закрывали список из пяти человек, которым я в свое время помог отыскать нужные книги, или же сидел рядом на конференциях, вместе с которыми стенал над скудностью финансирования либо выражал соболезнования по поводу ухода в небытие картотечной системы. Их порадовало то, что я не спрашиваю у них о вакансиях. Раз я не ищу работу, у людей нашей профессии еще остается надежда. Спустя час я рекрутировал небольшую армию, которая принялась выискивать потомков Пибоди, Греты Маллинс, внучки мадам Рыжковой… Теннен, Бонн, Дувел, Траммел, Петрова, Виссер… В конце-то концов, выследить мою сумасшедшую семейку было не так уж сложно. Даже в море имен отыскать имя русалки-утопленницы – проще простого.

Вскоре я узнаю много нового, но пока меня больше интересовало то, что Алиса ужасно расстроена, и, судя по всему, из-за меня.

В доме Фрэнка, как всегда, горел свет. Они вообще никогда не выключают свет в своем доме. В окне мелькнул силуэт Ли, потом Фрэнка. Часть меня желала, чтобы жена разбила то, что осталось от его сердца. Никто не выходил из дома и не входил в него, хотя было уже около девяти. Возможно, там с ними сейчас Алиса. Уже тогда, когда она касалась моей руки, стоя у машины, я почувствовал в ней усталость и грусть.

Я позвонил Черчварри, но услышал лишь сильные помехи на линии.

Журнал раскрывали так, что треснул корешок. Ни один человек, уважительно относящийся к книгам, так с ними не обращается. Это, конечно, не Библия Гутенберга, но старинные книги требуют бережного к себе отношения. Такую книгу следует держать на особой подставке, хорошо прошитую и проклеенную. Картон, кожа и бумага в прошлом подвергались воздействию кончика гусиного либо металлического пера, а иногда и ногтей. Хотя разобраться в нашем прошлом исходя из того немногого, что было записано от руки в этом журнале, было совсем непросто, я все же получил хоть какой-то ответ на вопрос, который мне хотелось задать все эти годы. Журнал переходил из рук в руки, от отца к сыну, как мне кажется, а потом он был потерян и всплыл на аукционе, где его приобрел Черчварри.

Члены моей семьи молча топили себя на протяжении нескольких поколений. Оказывало ли влияние на это то обстоятельство, что все они вели кочевой образ жизни? Может быть, поэтому наши следы смывала вода? Уже после первых нескольких часов, проведенных в холодной воде на глубине, где мы задерживали дыхание, я и Энола осознали, что мы другие. Пребывание под водой – смысл нашего существования. Наша мама знала, что она другая. Она узнала о Бесс Виссер и о том, что ее мамой число утопленниц не ограничивается. В тот момент она прикоснулась к проклятому прошлому рода. Знала ли она, каким будет ее конец, что она утонет, как и все они?

Чтобы разрушить проклятие, надо уничтожить его источник. Журнал лишь преуменьшил ценность истории нашей семьи, того, что я и Энола – наследники экстраординарного. Журнал – единственный сохранившийся документ, рассказывающий о семье, о которой я ничего больше не узнаю. Немой парень, русалка, прорицатели… Часть меня будет потеряна, если журнал уничтожить. Впрочем, история семьи неполная. На этих страницах ничего не говорится о Селине Дувел и Вероне Бонн. Моя мать тоже часть этой истории. Здесь ничего не сказано о нескольких поколениях утонувших женщин и исчезнувших гадалок. Этот поврежденный журнал, эта проклятая вещь является лишь частью нашей истории, самым ее началом.

А она похожа на географическую карту.

Я записал все, что смог, страница за страницей, писал до тех пор, пока у меня рука не заболела. Я потряс ею, размял мышцы и продолжил. Имена, даты, места, фразы, которые Пибоди считал забавными. «Простак – это ягненок, который спешит исповедаться волку». Города, которые посетила бродячая труппа: Нью-Йорк, Филадельфия, Нью-Касл, Берлингтон, Таннерс-Ферри, Шарлотт. Виссер, Рыжкова, Коениг и те имена без фамилий, проследить родословную которых не представляется возможным. Опасения, которые могли у меня возникнуть из-за переписывания информации, делали беспочвенными то, что я прочел в «Наложении заклятий и проклятий». Проклятия не налагаются одними лишь словами. Для этого нужна злая воля, желание прочно связать воедино чернила и трагедию. Волдырь, образовавшийся у меня между большим и указательным пальцами, лопнул. Жидкость брызнула на бумагу. Слово расплылось. Я смогу освободить наш род от проклятия, не уничтожив его истории.

Машина въехала на подъездную дорожку. В дверь со знакомой настойчивостью заколотили.

– Открыто.

Энола ворвалась в гостиную. За ней с апатичным видом шел Дойл.