Книга драконов

Как оказалось, в здании был пентхаус, и оказавшись в лифте, она воспользовалась ключом, чтобы поднять нас на верхний этаж. Я не могу описать квартиру достаточно подробно, поскольку усиленно пытался совладать с мыслью, что Мелюзина – реальная Мелюзина, собственной персоной – жила в квартире, в настоящем доме, и не в тринадцатом или четырнадцатом столетии, и не в Южной Франции. Но могу сказать, что стены гостиной – где она сделала нам кофе с таким печеньем мадлен, что у самого Пруста[37] слезы бы навернулись на глаза, – были белыми, с голубоватым оттенком, и на них висели картины и гобелены, некоторые на удивление современные, но большинство такие же старые, как и книги на полках. Не было видно ни ткацкого станка, ни какого-нибудь альбома для рисования, ни даже пялец; однако имелась маленькая клавиатура, явно предназначенная для подключения к органу. Это напомнило мне, что аристократкам тринадцатого века было необходимо обладать каким-нибудь талантом, связанным с досугом. Даже если они умели в мгновение ока превращаться в дракона и мстить тем, кто не умел.

Что напомнило мне… и я посмотрел на часы. Половина одиннадцатого, еще немного. Она заметила мое движение и улыбнулась, на этот раз явно из-за меня – уважаемого профессора, преждевременно состарившегося из-за бессмысленного давления своей работы, но с памятью, как у птички, совершенно рассеянного, со страстью к мифам, сказкам и легендам.

– За всю свою долгую жизнь я не навредила ни одному человеку, – сказала она. – Тебя это сильнее бы впечатлило, знай ты, какие я испытывала искушения.

– Рад слышать, – ответил я неубедительно, после чего, подумав, что неплохо было бы сменить тему, спросил: – Ты все время на коляске?

– Только по пятницам. Иногда. И по четвергам – в последнее время чаще, но вообще когда как. – Она вздохнула. – У детей никогда не было проблем с тем, чтобы оставлять меня одну по субботам. Но Раймунд и милый Ги, мне кажется, никогда не запоминали дней недели. Да и с чего им было их запоминать? В то время такие вещи интересовали только женщин и священников.

– И все же ты бросила их обоих, не дав второго шанса и не оглядываясь назад. Я всегда считал, это немного сурово с твоей стороны.

Мелюзина слегка вспыхнула.

– Я была достаточно взрослой, чтобы сразу видеть начало конца. Сначала за тобой следят в туалете, потом выбирают тебе платья, потом заводят любовниц, командуют поварами и требуют, чтобы ты пела перед их пьяными друзьями, когда у них болит голова. Нет уж, спасибо, никаких вторых шансов, никакого искупления. – И все же в ее последних словах было пусть и не сожаление, но что-то схожее с тоской. Она подлила кофе.

– Когда они умерли, – сказал я, – когда умерли все твои потомки, бытовала легенда, что ты лежала в образе дракона вокруг башен их замка всю ночь и так рыдала, что разливались реки и валились деревья. В Лузиньяне до сих пор тебя помнят.

– Еще бы, – ответила она, иронично скривив губы. – Я стала приманкой для туристов, как тематические парки в твое время и священные реликвии в мое – развод да свиные кости, что одно, что другое. – Она разломила мадлен и протянула мне половинку с таким видом, будто была королевой, дарующей просителю графство или право монополии. А потом сказала: – Но я совершу еще один полет, когда умрет последний мой родственник в Канаде. После этого… после этого я стану просто престарелой калифорнийской дамой, ведущей скромную жизнь на тихой улочке среди своих книг и воспоминаний. И не более того.

– Только не по субботам, – сказал я.

Ее улыбка обнажила мелкие, идеально ровные зубы. Удивительно белые, они были слегка заострены.

– Только не по субботам. Но не забывай: я дракон лишь наполовину. Вторая половина вполне себе человечна. Я знаю, как здесь жить. Выпьем вина?

Я не любитель вина – да, я невыносимый, невежественный пивной сноб, – но не знаю, как описать вино, которое она налила мне в хрустальный бокал, звеневший так нежно и отстраненно, точно китайские колокольчики. Любое вино после определенного возраста превращается в уксус, каким бы изысканным и дорогим ни было, а то, что налила она, явно не могло быть таким старинным, как она мне сказала. Но я никогда больше не пил такого вина, о чем очень жалею теперь, когда знаю, каким оно должно быть. И что это вообще такое – вино.

Самые ранние упоминания Мелюзины, которые я находил, относятся к концу четырнадцатого столетия. Последняя женщина, с которой я спал, была студенткой университета – нет, не моей, слава Богу, позвольте мне сохранить хоть каплю достоинства. Она соблазнила меня – для нее это раз плюнуть, – а потом рассказала об этом всем своим друзьям и даже написала в интернете. С тех пор у меня никого не было. Ни одной.