Книга двух путей

Я делаю все возможное, чтобы направить луч своего головного фонаря туда, где Уайетт, скрючившись, ощупывает края известняка. Уайетт с кряхтением пытается откатить каменную глыбу. Я вижу, как от неимоверных усилий гнется спина, натягивая рубашку. Но только я собираюсь предложить, чтобы нам скинули лом, как камень слегка поддается. Мы чувствуем на себе жаркое, сухое дыхание тысячелетий.

Уайетт расширяет отверстие настолько, чтобы туда можно было влезть, поправляет головной фонарь и вползает в туннель. Я следую по пятам. Камни врезаются в ладони, низкий свод царапает спину. Туннель страшно узкий, но – слава богу! – короткий. Уайетт останавливается, мешая обзору.

– Ты что-нибудь видишь?

С минуту он молчит, а потом отвечает своеобразным реверансом в сторону Говарда Картера, повторив слова, произнесенные Картером, когда тот, впервые заглянув в погребальную камеру Тутанхамона, услышал от лорда Карнарвона аналогичный вопрос.

– Да, – говорит Уайетт. – Чудесные вещи.

– А там есть саркофаг?

– Есть. Причем нетронутый.

Он выползает из туннеля в более просторное помещение вырубленной в камне гробницы. Головной фонарь освещает деревянный ящик, занимающий практически все свободное пространство. Поверхность ящика побелела от многовекового известкового налета. На деревянной крышке установлены три фигурки, не менее пыльные, чем сам ящик, с проглядывающими яркими красками. Похоже, под тонким слоем пыли скрывается строка декоративных иероглифов на крышке внешнего саркофага – символы, оправдывающие пятнадцать лет поисков Уайетта.

Джехутинахт.

Мне, как и всем остальным, до смерти хочется узнать, что находится в саркофаге, но наша первоочередная задача – описать и задокументировать архитектуру гробницы. Применение классических методов – типа тех, какими мы пользовались в аспирантуре, – всегда занимало кучу времени. Сперва в гробницу заходит инспектор Службы древностей, затем мы с Альберто меняемся с ним местами, чтобы Альберто и Уайетт могли создать основную планиметрию. Измерив помещение с помощью лазерного дальномера и угломера, они должны нарисовать план погребальной камеры на айпаде. Альберто проводит сканирование, а Уайетт, находясь наверху, вычисляет глубину и ориентацию гробницы на карте. В течение нескольких часов я работаю курьером, осуществляя связь между Альберто и Уайеттом всякий раз, как у них возникают какие-либо затруднения, и к концу рабочего дня мы уже имеем трехмерную реконструкцию погребальной камеры. И только после этого перемещением отдельных предметов начинает заниматься хранительница древностей Сафия, которая вносит их в журнал и заворачивает, чтобы можно было поднять наверх. Работа кропотливая, но создает праздничное настроение.

Высота потолка погребальной камеры около полутора метров. Просвет между саркофагом и стеной камеры такой узкий, что я единственная могу протиснуться в дальний конец, чтобы осмотреть саркофаг и стряхнуть с него известковую пыль.

Помимо крышки, внешний саркофаг имеет пять сторон: две длинные, две короткие и днище. Борта скошены, скреплены шипами и медными лентами; верхние углы соединены стык в стык, но нижние углы, соединенные внахлест, скреплены дополнительными шипами и медными лентами, пропущенными через поперечные рейки. Вот потому-то саркофаг и сохранился за четыре тысячи лет. На всех четырех сторонах деревянного ящика имеется горизонтальная линия начертанных яркими красками иероглифов: перечисление всех титулов Джехутинахта. Единственный рисунок на внешнем саркофаге – это два udjat,

два соколиных ока Гора, устремленных на восток. Хотя роспись внутренних стенок саркофага, которых мы пока не видим из-за вставленного вплотную внутреннего саркофага, может быть более детальной. В гробнице нет золотых россыпей, но есть ушебти и фигурки на крышке внешнего саркофага. На полу камеры лежит канопа, упавшая с каменной полки.

В течение нескольких часов я сижу, скрюченная, в задней части камеры, разглядывая вырезанные из дерева модели: погребальную процессию во главе с мужчиной в схенти, за ним следуют три стройные женщины, которые несут вино, зерно и черно-бежевый короб с подношениями; вырезанную из цельного куска дерева большую погребальную ладью с фигурками гребцов и с отлично сохранившимися веслами – вся эта красота держалась на деревянных шипах; ладью со съестными припасами, курсировавшую вверх и вниз по Нилу по делам номарха. Саркофаг – это дань смерти Джехутинахта, но деревянные модели олицетворяли собой жизнь, которую он вел: его работа и выполнение обязанностей номарха; семья и друзья, которые будут его оплакивать.

И вдруг я, к своему удивлению, понимаю, что этот моментальный снимок Джехутинахта с семьей не слишком отличается от картинок из жизни моих клиентов, которые стремятся подготовиться к тому, что их ждет, не забывая при этом, какими они были.