Книга масок

По месяцам, как скот, исполненный тревоги,

Носился с бурей я, что осаждает риф,

Не думал, что Марий блистательные ноги

Могли бы зыби вод коснуться, усмирив.

Достиг я, знаете ль? неведомой Флориды;

Цветы там смешаны со взглядами пантер,

С людскою кожею, а радуги – Ириды

Натянуты уздой заоблачных химер.

И затем:

Глаза наши хотят ослепительных миражей и, усталые от жизни и ее однообразных равнин, хотят потеряться в бесконечных холмах светил блестящих: стройные леса и торжественное золото осени окаймляют пруды задумчивые и усыпленные под вечер смутными и разлитыми поцелуями аргемонов.

Тут отразились два темперамента: у одного – случайность ощущений, образы, в резких контурах выхваченные из окружающего мира, травы, смешанные с цветами, кипящая жизнь улья под лучом солнца, прорвавшегося между двух туч. У другого – чувство, сдавленное рассудком, рождающее спокойные и разумные картины, комбинация слов, правдивых и ясных, воображение логичное, мудрое и спокойное. Есть какое-то безрассудство в нелепом, но ошеломляющем и увлекательном образе: «скот, исполненный тревоги», и слишком осторожно слово «аргемоны». Предполагается, что если мы случайно узнаем в этом растении туманный колючий мак, мы охотно примем усыпляющую нежность его поцелуев.

Как все поэты, твердо владеющие техникой и уверенные, что от избытка волнения у них не задрожит рука, Фонтена проявляет в стихах своих необычайную виртуозность. Он не злоупотребляет своим искусством смешивать звуки и образы, быть может, просто из чувства пренебрежения. Но он мог бы создавать поэмы законченные, сложные и безотрадные. Вот страница, которая могла бы стать сикстиной, если б этого пожелал поэт. Тогда Банвиль привел бы ее среди других примеров образцового искусства. Она кажется цветком, как бы упредившим цветение будущих времен.

При входе гротов каменных, спокойных,

Что фукусом златым и мхом подводным

Покрыты, медленно дрожат, где волны,

Вдруг зацвели роскошеством подводным,

Цветы, что чаши, шпажников спокойных.

И тайна, где умрут с роптаньем волны,

Дарит ласканье отсветов спокойных,

И розовый коралл кустом подводным

Протягивает цвет цветов спокойных,

Что отражают стихнувшие волны.

И вот ты садом заперта подводным, —

Ночную песнь поют далеко волны —

Царица взглядов и лучей спокойных,

Подобных шпажникам, что высят в волны

Слезницы нежные цветов подводных.

По силе это, без сомнения, лучше того, что исходило от целого ряда отдельных поэтов: на арене искусства каждый имеет свое место и свою задачу.

В томике Фонтена я нашел следы удачной аллитерации и повторений. Он пока очень умеренно пользуется этими приемами, иногда необходимыми, потому что внутреннее созвучие слогов значительно усиливает иногда выразительность ритма. Он наиболее применим в двенадцатистопном стихе, когда отсутствие окончаний мешает полной звучности рифм:

Роговой рог рокочет в глуби чащи.

Это очень красиво. И еще:

Как веночком – розмарином

Вьется танец, слышен смех;

Пары с песней, такт утех

Вьют извивом по равнинам.

Это звучит немного вычурно:

Лазурь зеленая в опалы впала.

…………………………………………………

Мы следом шли за палевым опалом.

А вот что звучит совсем неудачно:

Le givre: vivre libre en l\'ire de l\'hiver.

Подобной игре мы предпочитаем медленную, как переливы шелка, смену прозрачных картин, которые носятся и сверкают в «Eau du fleuve» [211] :

Кто не видал во сне глубоком

Как медлят, тают одиноко

И бьются, что извив косы,

Убором ценным утомленной,

Волны печальные власы?

Разве не прекрасен и чист последний стих в своей трагической простоте?