«Как ни верти, а верховный демон Жуковки – ее создатель, Рамзес Садыков. И это он не желает впускать его в свой лабиринт. А раз так – вперед и только вперед. Вперед и с песней. Может быть, “По долинам и по взгорьям”? Нет. Лучше – “Смело, товарищи, в ногу!”».
Ободренный своими умозаключениями, Юрий сделал несколько шагов. Лампы, словно покорившись храбрости человека, загорелись на полную мощность. Корнилов готов был затянуть и песню, но желание это улетучилось после того, как из глубин лабиринта послышались чьи-то шаги. В одной из нержавеющих панелей снова отразился Анубис. На этот раз в руке его был массивный медный топор с остро отточенным лезвием.
Глава 11
Вива, Кальман![6]
Стихи, которые Томский читал вслух, чтобы отвлечься от непрекращающегося воя, всплыли в памяти сами собой. Он жалел, что не прихватил в эту «командировку» томик стихов любимого поэта, не раз выручавших его в трудную минуту. Книжка истрепалась, была подклеена во многих местах и не выдержала бы еще одного путешествия, которые, уже традиционно, не отличались комфортом.
Оказалось, что большинство стихов Гумилева он помнит наизусть. В сложной ситуации они приходили в голову сами собой и, как всегда, становились его палочкой-выручалочкой.
Толик убрал палец с курка автомата. Невидимый зверюга продолжать выть, но, похоже, нападать не собирался. Все еще могло и обойтись. Томский хотел всего лишь узнать название этого городка, а потом убраться отсюда, предоставив его голосистому жителю выть, пока не лопнет. А Толику надо было в Жуковку. Причем срочно.
Томский решился покинуть свое убежище и, прижимаясь к стене и переступая через груды битого кирпича, стал пробираться к углу дома. Тут он заметил одну странность, на которую раньше не обращал внимания: вой усиливался с порывами ветра и делался тише, когда ветер стихал. «Зверь реагирует на ветер? Маловероятно. А вот то, что звук издает вовсе не живое существо, может быть куда ближе к истине. Я, похоже, просто убедил себя в том, что завывает кто-то типа мамонта, бегемота или носорога», – раздражаясь на самого себя, подумал Анатолий.
Он выглянул из-за угла и увидел небольшую, размером примерно пятьдесят квадратных метров, площадку. Она бросалась в глаза тем, что была тщательно очищена от мусора и даже подметена.
В центре ее на ржавое шасси большегрузного автомобиля была кем-то водружена турбина реактивного самолета. Многочисленные титановые лопасти ее вентилятора вращал ветер, а какое-то приспособление внутри выдавало через сопло очень похожий на вой гул. Рядом с турбиной стоял памятник, который, судя по бетонному конгломерату на основании, притащили сюда с кладбища.
Томский достал из рюкзака бинокль, поднес его к окулярам противогаза. Разглядеть удалось почти стертый медальон-фотографию. Черты лица усопшего разобрать на изображении было нельзя, зато надпись, выбитая на черном мраморе, сохранилась неплохо: авиаконструктор, Герой Социалистического Труда, Еремин или Еременко, Георгий Николаевич, годы жизни – тысяча девятьсот двадцатый, две тысячи двенадцатый.
Неплохо. Девяноста два года. Конструктор отошел в мир иной за год до Катаклизма и наверняка до последнего был уверен, что спроектированные им самолеты будут бороздить небесные просторы еще не один десяток лет. И уж никак он не мог предполагать того, что турбина одного из придуманных им летательных аппаратов вместе с его обелиском станет объектом поклонения какой-то секты.
А в том, что о турбине и памятнике заботились некие сектанты, Анатолий уже не сомневался. Ухоженной была не только площадка. Обтекаемые бока турбины были очищены от наростов мха и чем-то смазаны, а у подножия памятника громоздилась горка свежесрезанных веток деревьев и красные тушки небольших животных – по всей видимости, крыс. А рядом было обложенное круглыми камнями пепелище костра. Все атрибуты религиозной общины…
За время своих странствий по Метро Толик повидал немало сект и уже не удивлялся тому, что в поисках утраченного мира и девальвированной религии «человеки» прибегали к самым замысловатым и экзотическим методам. Люди Червя, сатанисты и даже адепты Виктора Цоя – все они пытались хоть чем-то заполнить пустоту в своих израненных душах, отыскать какой-то якорь, способный удержать насквозь прогнивший корабль человечества в бухте по имени Цивилизация. Теперь вот довелось встретиться с турбинопоклонниками – людьми Великого Авиаконструктора.