Книга о Петербурге

Проблема «духа» была в окончательном тексте худо-бедно решена без цветов — с помощью четырех склянок ждановской жидкости. Рогожин, вероятно, купил их рядом с Гороховой — в Апраксином Дворе. Это противозловонное химическое средство производилось на заводе минеральных красок братьев Ждановых, на Петровском острове. Может быть, Достоевский и не знал, где находится этот завод, но почему-то покончить собой мечталось именно на Петровском острове Свидригайлову.

Без цветов, в общем.

Но если дом в окрестностях Питти — это правда дом Рогожина на Гороховой, нет ли других соответствий петербургских романных реалий флорентийскому «здесь и сейчас»?

Навстречу безумию

Итак, гостиница при трактире. Здесь на недолгое время устроился князь Мышкин (это где еще раньше Рогожин, во второй части романа, хотел его зарезать). Наш герой преодолевает путь отсюда, с Литейной стороны, до дома на Гороховой дважды — второй раз в сопровождении самого Рогожина. Это их совместное перемещение по выражению безысходности и ужаса перед неотвратимостью может разве что сравниться с походом Раскольникова, «как на смертную казнь», убивать старуху. Раскольников идет на убийство, а эти двое — к уже убитой одним из них. Старуха, по выражению Раскольникова, «бесполезная вошь», рухнет на пол с размозженной головой (и Лизавета так же), — а здесь, на Гороховой, лежит на кровати убийцы женщина неземной красоты, зарезанная почти без крови («…с пол-ложки столовой на рубашку вытекло; больше не было…»). Основной путь крестовые братья Рогожин и Мышкин, несомненно, проходят (в своем 1868-м) по не названной в романе Садовой — по разным сторонам улицы, лишь однажды сойдясь, чтобы отстраненно обменяться туманными репликами. От Гороховой рукой подать до Сенной, но там уже другие пути — за три года до них пройденные Раскольниковым (1865). Так и выходит у героев Достоевского — что Раскольников, что эти двое идут по Садовой в одном направлении, но по разные стороны от Сенной.

Надо заметить, расстояние по Садовой улице Рогожин и Мышкин преодолели немалое, и все по противоположным тротуарам, через толпу, да так, что Рогожин был за ведущего, а ведомый Мышкин не терял из виду Рогожина, который и сам не оставлял Мышкина без внимания. Понятно, что столь странный принцип парного передвижения мотивирован психологическим состоянием персонажей, и все же Садовая не по-европейски широка, Петербург не Флоренция, — когда я, читая, снимал по привычке кино у себя в голове, явно мешала мне известная широта Садовой.

Не исключено, что Достоевский, представляя скорбный путь своих персонажей, выхаживал ногами эту часть финального эпизода, как он прежде, считывая впечатления, поверял ногами блуждания Раскольникова — не только героя своего романа, но, по существу, и тогдашнего соседа. Сейчас Рогожин и Мышкин его соседями не были, персонажей и автора разделяли тысячи верст. Может быть, поэтому петербургские реалии в «Идиоте» менее конкретны, более расфокусированы, чем в «Преступлении и наказании». Мне кажется, замысел последней главы романа просто обязан был побуждать сознание автора «Идиота» к преображению живых флорентийских впечатлений в образы Петербурга, каким Достоевскому он запомнился. Финальное шествие Рогожина и Мышкина он мог, например, проиграть сам — в настоящем времени, — выходя из той же библиотеки на площади Святой Троицы и направляясь в сторону Питти, своего дома, то есть дома Рогожина на Гороховой. Тогда палаццо Буондельмонте совмещалось в сознании автора, вероятно, с трактиром «на Литейной», а русский кабинет Вьёсё — с номером при трактире, где поселился князь Мышкин в последней главе романа. Да нет, все еще проще: опять же пансион «Швейцария», где Достоевский уже останавливался однажды — когда в 1862-м со Страховым путешествовал по Италии, был в каких-то ста метрах отсюда. Почему бы и Мышкину не остановиться тут — то есть там как бы: в гостинице при трактире «на Литейной», если держать в голове Петербург? И вот теперь, возвращаясь домой к жене из читальни, начитавшись русских газет, автор «Идиота» переходит мост через Арно, так же как Рогожин и Мышкин перейдут мост через Фонтанку (а вот, кстати, по воспоминаниям Страхова об их тогдашних прогулках, Достоевский «находил иногда, что Арно напоминает Фонтанку»). За мостом он сворачивает на via dello Sprone — как если бы те двое, Мышкин и Рогожин, повернули на Садовую. Потом поворот направо — как вариант, на via de’ Guicciardini (как бы на Гороховую) — и вы у Рогожина, то есть в доме, где Достоевский ночью будет дописывать «Идиота» (ровно 150 лет назад, если иметь в виду наш персональный случай посещения Флоренции); тот ли это дом, что украшен мемориальной доской, или какой поблизости, не суть важно — здесь всё рядом.