Книга о Петербурге

Склады какие-то охранял на Расстанной улице рядом с Волковым кладбищем, — иногда отлучался побродить средь могил; там канава между кладбищенской оградой и трамвайными путями, — я в щель ограды пролез (трамвай идет, остановка рядом), перепрыгнул канаву (бурьян, кусты, одет не по-парадному), раз — и в трамвай (остановка), — помню, еще когда подбегал, заметил, что на меня единственный пассажир в окно смотрит, а когда вошел, увидел, кто это: декан нашего факультета (радиотехнического — где я учился) В. А. Черноглазова — глядит на меня, из кладбищенской канавы явившегося, и ужас в глазах; ну что сказать, сказал «здравствуйте», на следующей выскочил, там склады мои.

А дольше всего охранял я шахту Метростроя. То есть сидел в сторожке, размышлял о бренном, а грузовики глину вывозили, без всякого со мною взаимодействия, — странное было сторожение.

Город словно позволял быть при себе, слово снисходительно прикрывал очередного амбициозного неудачника. И хотя, может быть, именно в эти часы довольно странного контакта с Городом обостреннее всего ощущалась причастность к нему. Ничего достопримечательного, надо признаться, я не сторожил, если по-честному пренебрежем натяжками.

Достопримечательные места сторожил поэт Аркадий Драгомощенко — лодочную станцию на Пряжке напротив знаменитой психлечебницы.

Поэт Алексей Ахматов (несколько позже, в начале девяностых) сторожил участок с какими-то строениями, на месте которого потом появился памятник Анне Ахматовой. Тот самый, который глядит за Неву на «Кресты». Петербургские кочегары выпускали самиздатский журнал «Топка», что свидетельствовало об их способности к самоорганизации — качестве, каким были обделены сторожа, хотя об одном малоизвестном коллективном предприятии последних можно упомянуть как раз в связи с Алексеем Ахматовым. Однажды на его участке несколько стихотворцев, связанных общей работой, провели встречу, дружеские посиделки, объявленные Первым съездом сторожей-поэтов (о чем информировала газета «Петербургский литератор», например). О значении события говорить ничего не буду, но вот деталь: читали они в рамках того мероприятия друг другу стихи на рабочем месте (крапива, лопухи, забор, какие-то строения…) — стихи Ахматовой преимущественно. А спустя годы здесь памятник Ахматовой возник.

Но это не самое удивительное совпадение, связанное с Алексеем Ахматовым. Самое удивительное то, что он живет в Комарово на литфондовской даче — таковых там всего шесть, они однотипны, среди них есть знаменитая «будка» Ахматовой. Да, все верно: Ахматову досталась «будка» Ахматовой.

Тут надо пояснить, что эта «будка», при всей ее известности, никакой не музей, а летний домик, без каких-либо удобств, — наравне с пятью такими же он сдается писателям на определенный срок (обычно на пять лет по очереди). Далеко не все ценят бескомфортный быт, даже такой, с каким в свое время мирилась Ахматова. Связываются с литфондовскими дачами ради уединения и чистого воздуха. Некоторые тут чувствуют «ауру».

Ахматов занял «будку» Ахматовой потому, что наступила его очередь, а из всех литфондовских дач освободилась именно эта.

А именно эта освободилась именно потому, что от нее досрочно отказался ее бывший… обитатель… ведь не скажешь «владелец» или «обладатель», и арендатор — тоже не очень подходит… Да и вообще сейчас эти дачи, поделенные надвое, занимают соответственно два писателя. В «будке» Ахматовой часть с большой верандой занимает Валерий Георгиевич Попов (бессменно), а та часть, которая с печкой, до Ахматова принадлежала еще одному автору.

Этот еще один был я.

Знаете ли, жить в комнате, в которой жила Ахматова, топить печь, которая ее грела, спать в том же углу (у меня-то диванчик, а у нее был матрас на кирпичах — это Найман рассказывал, когда зашел в комнату), смотреть, сидя за столом, в то же окно, что и она смотрела, — это опыт, скажу вам, исключительный.

И опять все нежданно-негаданно. Написал заявление: поскольку дачи нет у меня, попросил, чтобы включили в очередь на литфондовскую. А мне говорят: да тут ахматовская «будка» освободилась — бери. Взял.

Про «будку» Ахматовой у меня большой рассказ написан — называется «Аутентичность».

Мироощущенческий такой рассказ.

Хороший.

Автору нравится.

Написáлся он потому, что я от этого места отказался — освободился, если угодно, — почувствовал однажды, надо изжить этот опыт. Три года она за мной была, «будка» Ахматовой, та комната с печкой, — пора и честь знать. Отказался досрочно.

Как-то сквозит — от такого просвечивания.

О науках и немного в сторону

«Гром электричества»