Институт дуэли, не подчинявшийся никаким законам, кроме законов чести, вносил определенный элемент непредсказуемости в развитие личных судеб, а иногда и общественных. В повседневной жизни происходило своеобразное «броуновское движение» молодых дворян, определялись Путь, Судьба. Но Случай в виде вовремя загнутого пароли, таинственной незнакомки или шальной дуэльной пули вносил свои коррективы, уравнивая всех в правах, придавая некоторую неопределенность громоздкой системе неотвратимых причинно-следственных связей, давая каждому право и надежду. «Такие понятия, как „счастье“, „удача“, – и действие, дарующее их, – „милость“ мыслились не как реализация непреложных законов, а как эксцесс – непредсказуемое нарушение правил. Игра различных, взаимно не связанных упорядоченностей превращала неожиданность в постоянно действующий механизм. Ее ждали, ей радовались или огорчались, но ей не удивлялись, поскольку она входила в круг возможного, как человек, участвующий в лотерее, радуется, но не изумляется выигрышу» [
А. С. Пушкин писал о генерал-поручике князе Петре Михайловиче Голицыне: «Князь Голицын, нанесший первый удар Пугачеву, был молодой человек и красавец. Императрица заметила его в Москве на бале (в 1775) и сказала: „Как он хорош! настоящая куколка“. Это слово его погубило. Шепелев (впоследствии женатый на одной из племянниц Потемкина) вызвал Голицына на поединок и заколол его, сказывают, изменнически. Молва обвиняла Потемкина…» [
Дуэль как таковая для большинства стояла вне обсуждения, но в то же время могли подвергаться сомнению возможности применения законов чести в той или иной конкретной ситуации, соблюдение их в том или ином поединке и даже сложившееся в обществе или у части общества «неверное» отношение к дуэли. Чаще всего критиковались излишняя (бретерская) жестокость, ничтожность повода или профанация дуэли («пробочная дуэль»). В любом случае это была не критика, а, наоборот, стремление к чистоте дуэльного ритуала.
«Кровожадность» дуэлей, как правило, осуждалась теми, кто сам в них не участвовал, – стариками и женщинами. Отношение незамужней дамы к дуэли было противоречиво. С одной стороны, если двое мужчин из-за нее дерутся на поединке, значит она своим легкомысленным кокетством поставила их в неловкое положение, задевающее их дворянскую честь. С другой стороны – «заманчиво быть причиною дуэли, приятно заставить умереть или убить – это к лицу женщине, это по душе ей» [
Наконец, третий вариант: даму, стремящуюся к самостоятельности, к независимости своих решений, подобная «оленья» борьба за нее могла только оскорбить. Так, Зоя, героиня «Нелюдимки» Е. П. Ростопчиной, говорит двум соперникам, которых она застала на месте поединка:
«Недуэлирующая» часть общества осуждала дуэли, когда на них гибли близкие, но с самим институтом смирялась как с данностью: дело мужчин – воевать и драться на дуэлях, дело женщин и стариков – оплакивать мертвых и ухаживать за ранеными.
Аналогичной позиции, но в более сдержанной форме, придерживались и так называемые «солидные люди». С их точки зрения, дуэль важна и нужна, но это крайнее средство. Нельзя прибегать к нему, не использовав других, «мирных»; тем более нельзя играть дуэлью. Жизнь человека слишком дорога, чтобы рисковать ею без достаточных оснований.