Звучала ли в действительности такая фраза, неизвестно, однако сама по себе поддержка писательским союзом (по «рекомендации» власти) публикации «Архипелага» символизировала очень многое. Большинство писателей воспринимали ее как «революцию». Однако это была, в сущности, идейная капитуляция основного ядра литературных сил СССР (составлявших еще недавно своего рода духовную опору советского строя, увенчанных за это самыми высокими правительственными наградами и премиям и являвшихся в своем большинстве членами компартии) перед приобретшей магическую — в буквальном смысле — силу книгой, которая столь же недавно многими из них называлась не иначе как «клеветнической». Сюрреалистичность этой истории подчеркивалась тем, что она явно перекликалась со столь же громким событием тридцатилетней давности — обсуждением на секретариате СП романа Б. Пастернака «Доктор Живаго». Разница состояла лишь в том, что теперь, в условиях демократии, писателей формально никто не принуждал — они поступали, казалось бы, исключительно по внутреннему убеждению, нравственному чувству. Однако почему же снова такое единодушие — лишь с переменой глагола «осуждаю» на «одобряю»? (Еще более трагикомично, что среди участников заседания руководителей писательского союза были и те, кто «Архипелага» наверняка не читал: знаменитое «не читал, но одобряю» в данной ситуации — это уже некая высшая степень гротеска[109]
…)Такое «коллективное» решение органов партийной власти и органов литературы (подчеркивавшее давнюю взаимозависимость и взаимопонимание этих социальных институтов) привело к началу своего рода «триумфального шествия» прежде запретной книги по всей стране. Напомним, что тираж «Нового мира» составлял тогда около 1,6 млн. экземпляров, затем, в 1990 г., последовала отдельная книга тиражом 100 тыс. экземпляров в издательстве «Советский писатель», а в начале 1991 г. «Архипелаг» вышел тиражом 800 тыс. экземпляров в составе так называемого малого собрания сочинений Солженицына; о тиражах в союзных республиках и областях уже не говорим. Анализ идеологических и моральных последствий этой широкомасштабной акции, ее влияния на последующие события — «августовскую революцию» 1991 г. и распад СССР в декабре того же года — не входит в нашу задачу, и мы остановимся лишь на некоторых моментах восприятия книги в новых условиях — при ее легитимизации и свободном доступе к ней.