Книга, обманувшая мир

Как известно, еще осенью 1988 г. была собрана группа историков, которая должна была написать новую историю КПСС. В неё вошли известные учёные П. В. Волобуев, Ю. А. Поляков, В. П. Данилов, В. И. Старцев, Г. 3. Иоффе, В. Т. Логинов, С. В. Тютюкин, Е. Г. Плимак — без сомнения, эта группа включала в себя лучшие кадры тогдашней советской исторической науки. Помимо прочего, А. Н. Яковлев, лично курировавший работу группы, обещал этим историкам доступ в закрытые ранее архивы, однако обещания не сдержал ^{162}.

Работа группы затягивалась, от работы с ней был отстранён Институт марксизма-ленинизма, одновременно А. Н. Яковлев заблокировал издание в ИМЛ популярной книги по истории партии. Затем последовала попытка вовсе разогнать ИМЛ, а Идеологический отдел ЦК не просто отдал инициативу в руки «демократической прессы», но и фактически мешал (блокируя доступ в архивы) полноценным научным исследованиям и дискуссиям.

На очередной встрече историков — участников группы с А. Н. Яковлевым они получили определённое указание: «Нам не надо ставить перед собой задачу способствовать стабилизации ситуации», — хотя именно в это время, по словам Г. 3. Иоффе, «трудно уходили мы от одной исторической лжи, а уже накатывала другая. Демократическая пропаганда действовала расчетливо. <…> Из почти вековой истории большевизма вырывался Сталинский период с его репрессиями и террором и накладывался на всё предыдущее и последующее. Целенаправленный поиск всего отрицательного шёл с нарастающей силой» ^{163}

.

Вместо новой истории РСДРП-РКП(б) — КПСС (во всей ее суровой правде) обществу предлагалась консервативная концепция Октябрьской революции, взятая напрокат у Солженицына и идеологов «белого движения», сдобренная при этом повсеместным изданием бульварной эмигрантской антибольшевистской литературы. В итоге под прикрытием лозунга «деидеологизации науки» шло массированное утверждение новой идеологии, представлявшей некий симбиоз реставрированных буржуазных и православных идей, а главной целью этих усилий являлось стремление представить весь советский период как «черную дыру» в истории России.

Горький вывод в связи с этим сделал В. Т. Логинов: «Сперва справедливо и резко были осуждены преступления Сталина и созданной им системы. Но вскоре оказалась карикатурной и облитой грязью сама народная история, приходящаяся на время сталинщины. Многие публицисты и историки, похоже, вернулись к главной методе средневековой историографии — писать и понимать историю народов как историю правителей. И коль правитель плох, то плохи и эпоха, и народ, который жил в стране в то время» ^{164}.

Многие авторитетные историки заявляли о недопустимости того, чтобы отечественная наука плясала под дудку Солженицына и западной советологии, получившей неожиданную легализацию в еще сохранявшемся Советском Союзе. Как вспоминал Г. 3. Иоффе, в апреле 1991 г. «в новом роскошном “Президент-отеле” на Якиманке состоялся международный симпозиум о Ленине и ленинизме. Выделялся американский историк Р. Пайпс, который при Рейгане состоял его спецсоветником по русским делам. Раньше его числили по разряду самых злостных “фальсификаторов истории”. Теперь постаревший, но не изменивший своих взглядов Пайпс, казалось, чувствовал себя победителем. <…> “Пайпсизм” становился чуть ли не образцом исторической правды в интерпретации российских событий конца XIX — начала XX века. Вчерашние “фальсификаторы” на глазах превращались в носителей исторической истины» ^{165}

.

Следует заметить, что хотя Р. Пайпс имел ряд серьезных разногласий с Солженицыным по вопросам истории России и СССР, они сходились в главном — в непримиримом доктринальном антикоммунизме. Эта связка западной советологии и отрицания советского строя Солженицыным, его «Архипелагом ГУЛАГ», стала, в сущности, базисом для утверждения представлений о советском государстве как исключительно «тоталитарном», возникшем в результате действия «злых сил» («большевизма»), не способном к эволюции и нуждающемся лишь в кардинальной ломке. Подобные представления широко распространялись «демократической» прессой и приводили к постепенной атрофии (как у властей, так и у определенной части общества) понятий государственной чести и чувства исторической объективности — в стране началась, по точному выражению М. Я. Гефтера, «эпидемия исторической невменяемости» ^{166}. Эта «эпидемия» фактически шла параллельно с «солженизацией всей страны»[112] и ею обуславливалась.