Михаил Петрович рассказывал:
Была у Якубовича главная просьба к нам с братом: чтобы мы написали и опубликовали в «Двадцатом веке» опровержение той версии следствия по делу «Союзного бюро», которая вошла в «Архипелаг».
Выполняя ее, Рой вскоре прислал мне очерк «Μ. П. Якубович и А. И. Солженицын» (10 страниц на машинке через полтора интервала), где рассказал историю их взаимоотношений и сравнил текст реального письма Якубовича в прокуратуру и искаженную версию событий, изложенную в книге Солженицына.
Однако в этом очерке цитировалось и то письмо Якубовича, где он обсуждал признание Солженицына, который в главе «Стук-стук-стук» второго тома «Архипелага» рассказывает, как в первом своем лагере в 1946 г. был завербован в качестве осведомителя, получив псевдоним «Ветров» (с. 347–367). Среди бывших советских заключенных было много разговоров на эту тему, острая полемика выплескивалась и в западную прессу. Но я не хотел в этом участвовать. И потому воздержался от публикации очерка Роя во втором номере «Альманаха», который ожидался в конце 1976-го[29]
.Солженицын с августа 1976 г. жил уже не в Швейцарии, а в США — в северном штате Вермонт почти в полной изоляции в лесном имении, обнесенном высоким забором. Швейцарский адвокат писателя Фриц Хееб был уволен и теперь судился с бывшим клиентом, требуя компенсации за потерянную практику.
Я решил, что в данном случае никакие статьи не будут эффективны. Рассказ о Якубовиче в главе «Закон созрел», будучи ложным, мог квалифицироваться как клевета. Исправить искажения должен был сам автор. Но требовалось добиться, чтобы его попросили сделать это именно британские издатели.
Ведь, скажем, если в США ответственность за клеветнические заявления несет автор, то в Великобритании — издатель: он обязан проверять достоверность публикуемых материалов, ему и предъявляется иск.
Будучи — как директор микроиздательства Т. С. D. Publication — официальным издателем Якубовича, я обладал правом выступать его юридическим представителем. Это позволило мне обратиться на равных к британскому издателю «Архипелага ГУЛаг» — Collins & Harvill Press — и к его партнеру Fontana Books (где одновременно вышло дешевое издание той же книги в мягкой обложке). И довести до их сведения, что в опубликованной ими в 1974 г. книге The Gulag Archipelago на с. 401–405 содержится клевета на моего клиента.
Я сообщил им адрес Якубовича — на случай, если они пожелают убедиться, что тот жив и дееспособен. Вполне естественно усомниться, что человек, о революционной деятельности которого начиная с 1906-го, а также о пережитых им в 1930 г. аресте и пытках шла речь в книге, не только не окончил земной путь, но и способен обращаться в суд. Возможными экспертами по данному эпизоду я назвал профессора Лондонской школы экономических и политических наук Леонида Шапиро — главного авторитета в Англии по советской истории — и профессора Роберта Конквеста, в книге которого о сталинском терроре (The Great Terror) был параграф и о Якубовиче.
Основному издателю — Collins & Harvill Press — я предлагал внести в текст изменения, из которых будет ясно, что Μ. П. Якубович давал показания не добровольно,
а будучи сломлен длительными пытками, в частности лишением сна. К моему письму прилагались ксерокопии заявления Якубовича Генеральному прокурору (на английском — из книги Роя) и страниц 401–405 из книги Солженицына. Юрист издательства и любой из его редакторов могли таким образом легко убедиться в наличии преднамеренной клеветы.Издателям предлагалось обеспечить исправления «во всех новых изданиях книги», что относилось в основном к дешевому массовому изданию Fontana Books, пятый тираж которого ожидался в 1977 г. Я также сообщил, что йе собираюсь предавать спор огласке, однако советовал издателям принести пострадавшему от клеветы извинения и выплатить скромную компенсацию, желательно из гонорара автора.
Вскоре мне позвонил исполнительный директор издательства Роберт Книттель. Сказал, насколько помню, что к моему письму относятся с полной серьезностью и на днях отправят мне официальный ответ, копию которого я могу послать и заинтересованному лицу, т. е. Якубовичу. В письме, которое действительно вскоре пришло, меня просили подождать: